Стихотворения

Блок Александр Александрович

 

Книга первая

(1898-1904)

 

Ante Lucem

(1898-1900)

 

Пусть светит месяц — ночь темна…

Пусть светит месяц — ночь темна. Пусть жизнь приносит людям счастье, — В моей душе любви весна Не сменит бурного ненастья. Ночь распростерлась надо мной И отвечает мертвым взглядом На тусклый взор души больной, Облитой острым, сладким ядом. И тщетно, страсти затая, В холодной мгле передрассветной Среди толпы блуждаю я С одной лишь думою заветной:
Пусть светит месяц — ночь темна. Пусть жизнь приносит людям счастье, — В моей душе любви весна Не сменит бурного ненастья.

Январь 1898.

С.-Петербург

 

Ты много жил, я больше пел…

Ты много жил, я больше пел… Ты испытал и жизнь и горе, Ко мне незримый дух слетел, Открывший полных звуков море…
Твоя душа уже в цепях; Ее коснулись вихрь и бури, Моя — вольна: так тонкий прах По ветру носится в лазури.
Мой друг, я чувствую давно, Что скоро жизнь меня коснется… Но сердце в землю снесено И никогда не встрепенется!
Когда устанем на пути, И нас покроет смрад туманный, Ты отдохнуть ко мне приди, А я — к тебе, мой друг желанный!

Весна 1898

 

Муза в уборе весны постучалась к поэту…

Муза в уборе весны постучалась к поэту, Сумраком ночи покрыта, шептала неясные речи; Благоухали цветов лепестки, занесенные ветром К ложу земного царя и посланницы неба; С первой денницей взлетев, положила она, отлетая, Желтую розу на темных кудрях человека: Пусть разрушается тело — душа пролетит над пустыней. Будешь навеки печален и юн, обрученный с богиней.

Май 1898

 

Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне…

Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне. Где-то месяц светит? Где-то светит солнце? Вон вдали блеснула ясная зарница, Вспыхнула — погасла, не видать во мраке, Только сердце чует дальний отголосок Грянувшего грома, лишь в глазах мелькает Дальний свет угасший, вспыхнувший мгновенно, Как в ночном тумане вспыхивают звезды… И опять — во мраке, в ледяной пустыне… Где-то светит месяц? Где-то солнце светит? Только месяц выйдет — выйдет, не обманет, Только солнце встанет — сердце солнце встретит!..

Июль 1898

 

Полный месяц встал над лугом…

Полный месяц встал над лугом Неизменным дивным кругом, Светит и молчит. Бледный, бледный луг цветущий, Мрак ночной, по нем ползущий, Отдыхает, спит. Жутко выйти на дорогу: Непонятная тревога Под луной царит. Хоть и знаешь — утром рано Солнце выйдет из тумана, Поле озарит, И тогда пройдешь тропинкой, Где под каждою былинкой Жизнь кипит.

21 июля 1898.

С. Шахматово

 

Моей матери

Друг, посмотри, как в равнине небесной Дымные тучки плывут под луной, Видишь, прорезал эфир бестелесный Свет ее бледный, бездушный, пустой?
Полно смотреть в это звездное море, Полно стремиться к холодной луне! Мало ли счастья в житейском просторе? Мало ли жару в сердечном огне?
Месяц холодный тебе не ответит Звезд отдаленных достигнуть нет сил… Холод могильный везде тебя встретит В дальней стране безотрадных светил…

Июль 1898

 

Она молода и прекрасна была…

Она молода и прекрасна была И чистой мадонной осталась, Как зеркало речки спокойной, светла. Как сердце мое разрывалось!..
Она беззаботна, как синяя даль, Как лебедь уснувший, казалась; Кто знает, быть может, была и печаль… Как сердце мое разрывалось!..
Когда же мне пела она про любовь, То песня в душе отзывалась, Но страсти не ведала пылкая кровь… Как сердце мое разрывалось!..

27 июля 1898

 

Я шел во тьме к заботам и веселью…

Я шел во тьме к заботам и веселью, Вверху сверкал незримый мир духов. За думой вслед лилися трель за трелью Напевы звонкие пернатых соловьев.
И вдруг звезда полночная упала, И ум опять ужалила змея… Я шел во тьме, и эхо повторяло «Зачем дитя Офелия моя?»

2 августа 1898

 

Я стремлюсь к роскошной воле…

Я стремлюсь к роскошной воле, Мчусь к прекрасной стороне, Где в широком чистом поле Хорошо, как в чудном сне. Там цветут и клевер пышный, И невинный василек, Вечно шелест легкий слышно: Колос клонит… Путь далек! Есть одно лишь в океане, Клонит лишь одно траву… Ты не видишь там, в тумане, Я увидел — и сорву!

7 августа 1898

 

Как мучительно думать о счастьи былом…

Как мучительно думать о счастьи былом, Невозвратном, но ярком когда-то, Что туманная вечность холодным крылом Унесла, унесла без возврата.
Это счастье сулил мне изнеженный Лель, Это счастье сулило мне лето. О обманчивый голос! Певучая трель! Ты поешь и не просишь ответа!
Я любил и люблю, не устану любить, Я по-прежнему стану молиться, Ты, прекрасная, можешь поэта забыть И своей красотой веселиться!
А когда твои песни польются вдали Беспокойной, обманчивой клятвой, Вспомню я, как кричали тогда журавли Над осенней темнеющей жатвой.

23 сентября 1898

 

В ночи, когда уснет тревога…

В ночи, когда уснет тревога. И город скроется во мгле. — О, сколько музыки у бога, Какие звуки на земле!
Что буря жизни, если розы Твои цветут мне и горят! Что человеческие слезы, Когда румянится закат!
Прими, Владычица вселенной, Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба — Последней страсти кубок пенный От недостойного раба!

Сентябрь 1898

 

Усталый от дневных блужданий…

Усталый от дневных блужданий Уйду порой от суеты Воспомнить язвы тех страданий, Встревожить прежние мечты…
Когда б я мог дохнуть ей в душу Весенним счастьем в зимний день! О нет, зачем, зачем разрушу Ее младенческую лень?
Довольно мне нестись душою К ее небесным высотам, Где счастье брежжит нам порою, Но предназначено не нам.

30 октября 1898

 

Жизнь — как море, она всегда исполнена бури…

Жизнь — как море, она всегда исполнена бури. Зорко смотри, человек: буря бросает корабль. Если спустится мрачная ночь — управляй им тревожно, Якорь спасенья ищи — якорь спасенья найдешь… Если же ты, человек, не видишь конца этой ночи, Если без якоря ты в море блуждаешь глухом, Ну, без мысли тогда бросайся в холодное море! Пусть потонет корабль — вынесут волны тебя!

30 октября 1898

 

Есть в дикой роще, у оврага…

Есть в дикой роще, у оврага, Зеленый холм. Там вечно тень. Вокруг — ручья живая влага Журчаньем нагоняет лень. Цветы и травы покрывают Зеленый холм, и никогда Сюда лучи не проникают, Лишь тихо катится вода. Любовники, таясь, не станут Заглядывать в прохладный мрак. Сказать, зачем цветы не вянут, Зачем источник не иссяк? — Там, там, глубоко, под корнями Лежат страдания мои, Питая вечными слезами, Офелия, цветы твои!

8 ноября 1898

 

Мне снилась смерть любимого созданья…

Мне снилась смерть любимого созданья: Высоко, весь в цветах, угрюмый гроб стоял, Толпа теснилась вкруг, и речи состраданья Мне каждый так участливо шептал. А я смотрел вокруг без думы, без участья, Встречая свысока желавших мне помочь; Я чувствовал вверху незыблемое счастье, Вокруг себя — безжалостную ночь. Я всех благодарил за слово утешенья И руки жал, и пела мысль в крови: «Блаженный, вечный дух унес твое мученье! Блажен утративший создание любви!»

10 ноября 1898

 

Офелия в цветах, в уборе…

Офелия в цветах, в уборе Из майских роз и нимф речных В кудрях, с безумием во взоре, Внимала звукам дум своих.
Я видел: ива молодая Томилась, в озеро клонясь, А девушка, венки сплетая, Всё пела, плача и смеясь.
Я видел принца над потоком, В его глазах была печаль. В оцепенении глубоком Он наблюдал речную сталь.
А мимо тихо проплывало Под ветками плакучих ив Ее девичье покрывало В сплетеньи майских роз и нимф.

30 ноября 1898

 

Летний вечер

Последние лучи заката Лежат на поле сжатой ржи. Дремотой розовой объята Трава некошеной межи.
Ни ветерка, ни крика птицы, Над рощей — красный диск луны, И замирает песня жницы Среди вечерней тишины.
Забудь заботы и печали, Умчись без цели на коне В туман и в луговые дали, Навстречу ночи и луне!

13 декабря 1898

 

Луна проснулась. Город шумный…

Луна проснулась. Город шумный Гремит вдали и льет огни, Здесь всё так тихо, там безумно, Там всё звенит, — а мы одни… Но если б пламень этой встречи Был пламень вечный и святой, Не так лились бы наши речи, Не так звучал бы голос твой!. Ужель живут еще страданья, И счастье может унести? В час равнодушного свиданья Мы вспомним грустное прости… [1]

14 декабря 1898

 

На вечере в честь Л. Толстого

В толпе, родной по вдохновенью, В тумане, наполнявшем зал, Средь блеска славы, средь волненья Я роковой минуты ждал…
Но прежним холодом могилы Дышали мне Твои уста, Как прежде, гибли жизни силы, Любовь, надежда и мечта.
И мне хотелось блеском славы Зажечь любовь в Тебе на миг, Как этот старец величавый Себя кумиром здесь воздвиг!..

20 декабря 1898

 

Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене…

Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене, Безумная, как страсть, спокойная, как сон, А я, повергнутый, склонял свои колени И думал: «Счастье там, я снова покорен!» Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета Без счастья, без любви, богиня красоты, А розы сыпались на бедного поэта И с розами лились, лились его мечты… Ты умерла, вся в розовом сияньи, С цветами на груди, с цветами на кудрях, А я стоял в твоем благоуханьи, С цветами на груди, на голове, в руках…

23 декабря 1898

 

Одиночество

Река несла по ветру льдины, Была весна, и ветер выл. Из отпылавшего камина Неясный мрак вечерний плыл. И он сидел перед камином, Он отгорел и отстрадал И взглядом, некогда орлиным, Остывший пепел наблюдал. В вечернем сумраке всплывали Пред ним виденья прошлых дней Будя старинные печали Игрой бесплотною теней. Один, один, забытый миром Безвластный, но еще живой, Из сумрака былым кумирам Кивал усталой головой. Друзей бывалых вереница Врагов жестокие черты Любивших и любимых лица Плывут из серой темноты Все бросили, забыли всюду Не надо мучиться и ждать, Осталось только пепла груду Потухшим взглядом наблюдать… Куда неслись его мечтанья? Пред чем склонялся бедный ум? Он вспоминал свои метанья, Будил тревоги прежних дум… И было сладко быть усталым, Отрадно так, как никогда, Что сердце больше не желало Ни потрясений, ни труда, Ни лести, ни любви, ни славы, Ни просветлении, ни утрат… Воспоминанья величаво, Как тучи, обняли закат, Нагромоздили груду башен, Воздвигли стены, города, Где небосклон был желт и страшен, И грозен в юные года… Из отпылавшего камина Неясный сумрак плыл и плыл, Река несла по ветру льдины, Была весна, и ветер выл.

25 января 1899

 

О край небес — звезда омега…

Окрай небес — звезда омега, Весь в искрах, Сириус цветной. Над головой — немая Вега Из царства сумрака и снега Оледенела над землей.
Так ты, холодная богиня, Над вечно пламенной душой Царишь и властвуешь поныне, Как та холодная святыня Над вечно пламенной звездой!

27 января 1899

 

Милый друг! Ты юною душою…

Милый друг! Ты юною душою Так чиста! Спи пока! Душа моя с тобою, Красота! Ты проснешься, будет ночь и вьюга Холодна. Ты тогда с душой надежной друга Не одна. Пусть вокруг зима и ветер воет — Я с тобой! Друг тебя от зимних бурь укроет Всей душой!

8 февраля 1899

 

Песня Офелии

Разлучаясь с девой милой, Друг, ты клялся мне любить! Уезжая в край постылый, Клятву данную хранить!..
Там, за Данией счастливой, Берега твои во мгле… Вал сердитый, говорливый Моет слезы на скале…
Милый воин не вернется, Весь одетый в серебро… В гробе тяжко всколыхнется Бант и черное перо…

8 февраля 1899

 

Ночной туман застал меня в дороге…

Ночной туман застал меня в дороге. Сквозь чащу леса глянул лунный лик. Усталый конь копытом бил в тревоге — Спокойный днем, он к ночи не привык Угрюмый, неподвижный, полусонный Знакомый лес был странен для меня, И я в просвет, луной осеребренный, Направил шаг храпящего коня. Туман болотный стелется равниной, Но церковь серебрится на холме. Там — за холмом, за рощей, за долиной — Мой дом родной скрывается во тьме. Усталый конь быстрее скачет к цели, В чужом селе мерцают огоньки. По сторонам дороги заалели Костры пастушьи, точно маяки.

10 февраля 1899

 

Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет

Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет, Свергает одного, другого создает, И для меня, слепого, где-то блещет Святой огонь и младости восход! К нему стремлюсь болезненной душою, Стремлюсь и рвусь, насколько хватит сил. Но, видно, я тяжелою тоскою Корабль надежды потопил! Затянут в бездну гибели сердечной, Я — равнодушный серый нелюдим… Толпа кричит — я хладен бесконечно, Толпа зовет — я нем и недвижим.

23 февраля 1899

 

Гамаюн, птица вещая

На гладях бесконечных вод, Закатом в пурпур облеченных, Она вещает и поет, Не в силах крыл поднять смятенных. Вещает иго злых татар, Вещает казней ряд кровавых, И трус, и голод, и пожар, Злодеев силу, гибель правых… Предвечным ужасом объят, Прекрасный лик горит любовью, Но вещей правдою звучат Уста, запекшиеся кровью!..

23 февраля 1899

 

Мы были вместе, помню я…

Мы были вместе, помню я… Ночь волновалась, скрипка пела… Ты в эти дни была — моя, Ты с каждым часом хорошела… Сквозь тихое журчанье струй, Сквозь тайну женственной улыбки К устам просился поцелуй, Просились в сердце звуки скрипки…

9 марта 1899

 

Я шел к блаженству. Путь блестел…

Я шел к блаженству. Путь блестел Росы вечерней красным светом, А в сердце, замирая, пел Далекий голос песнь рассвета. Рассвета песнь, когда заря Стремилась гаснуть, звезды рдели, И неба вышние моря Вечерним пурпуром горели!.. Душа горела, голос пел, В вечерний час звуча рассветом. Я шел к блаженству. Путь блестел Росы вечерней красным светом.

18 мая 1899

 

Сама судьба мне завещала…

Сама судьба мне завещала С благоговением святым Светить в преддверьи Идеала Туманным факелом моим. И только вечер — до Благого Стремлюсь моим земным умом, И полный страха неземного Горю Поэзии огнем.

26 мая 1899

 

После дождя

Сирени бледные дождем к земле прибиты… Замолкла песня соловья; Немолчно говор слышится сердитый Разлитого ручья…
Природа ждет лучей обетованных: Цветы поднимут влажный лик, И вновь в моих садах благоуханных Раздастся птичий крик…

1 июня 1899

 

Там, за далью бесконечной…

Там, за далью бесконечной Дышит счастье прошлых дней Отголосок ли сердечный? Сочетанье ли теней?
Это — звезды светят вечно Над землею без теней. В их сияньи бесконечном Вижу счастье прошлых дней

3…8 июня 1899

 

Когда я был ребенком, — лес ночной…

Когда я был ребенком, — лес ночной Внушал мне страх; до боли я боялся Ночных равнин, болот, одетых белой мглой, Когда мой конь усталый спотыкался.
Теперь — прошло немного лет с тех пор, И жизнь сломила дух; я пережил довольно; Когда опять въезжаю в темный бор Ночной порой, — мне радостно и больно.

18 июня 1899

 

Перед грозой

Закат горел в последний раз. Светило дня спустилось в тучи, И их края в прощальный час Горели пламенем могучим.
А там, в неведомой дали, Где небо мрачно и зловеще, Немые грозы с вихрем шли, Блестя порой зеницей вещей.
Земля немела и ждала, Прошло глухое рокотанье, И по деревьям пронесла Гроза невольное дрожанье.
Казалось, мир — добыча гроз, Зеницы вскрылись огневые, И ветер ночи к нам донес Впервые — слезы грозовые.

31 июля 1899

 

Дышит утро в окошко твое…

Дышит утро в окошко твое, Вдохновенное сердце мое, Пролетают забытые сны, Воскресают виденья весны, И на розовом облаке грез В вышине чью-то душу пронес Молодой, народившийся бог… Покидай же тлетворный чертог, Улетай в бесконечную высь, За крылатым виденьем гонись. Утро знает стремленье твое, Вдохновенное сердце мое!

5 августа 1899

 

Помнишь ли город тревожный…

Помнишь ли город тревожный, Синюю дымку вдали? Этой дорогою ложной Молча с тобою мы шли… Шли мы — луна поднималась Выше из темных оград, Ложной дорога казалась — Я не вернулся назад. Наша любовь обманулась, Или стезя увлекла — Только во мне шевельнулась Синяя города мгла… Помнишь ли город тревожный. Синюю дымку вдали? Этой дорогою ложной Мы безрассудно пошли…

23 августа 1899

 

Город спит, окутан мглою…

Город спит, окутан мглою, Чуть мерцают фонари… Там, далеко за Невою, Вижу отблески зари. В этом дальнем отраженьи, В этих отблесках огня Притаилось пробужденье Дней тоскливых для меня.

23 августа 1899

 

О, как безумно за окном…

О, как безумно за окном Ревет, бушует буря злая, Несутся тучи, льют дождем, И ветер воет, замирая! Ужасна ночь! В такую ночь Мне жаль людей, лишенных крова, И сожаленье гонит прочь — В объятья холода сырого!.. Бороться с мраком и дождем, Страдальцев участь разделяя… О, как безумно за окном Бушует ветер, изнывая!

24 августа 1899

 

Не легли еще тени вечерние…

Не легли еще тени вечерние, А луна уж блестит на воде. Всё туманнее, всё суевернее На душе и на сердце — везде… Суеверье рождает желания, И в туманном и чистом везде Чует сердце блаженство свидания, Бледный месяц блестит на воде… Кто-то шепчет, поет и любуется, Я дыханье мое затаил, — В этом блеске великое чуется, Но великое я пережил… И теперь лишь, как тени вечерние Начинают ложиться смелей, Возникают на миг суевернее Вдохновенья обманутых дней…

5 октября 1899

 

Servus-reginae

[2]

Не призывай. И без призыва Приду во храм. Склонюсь главою молчаливо К твоим ногам.
И буду слушать приказанья И робко ждать. Ловить мгновенные свиданья И вновь желать.
Твоих страстей повержен силой, Под игом слаб. Порой — слуга; порою — милый; И вечно — раб.

14 октября 1899

 

О, наконец! Былой тревоге…

О, наконец! Былой тревоге Отдаться мыслью и душой! Вздыхать у милой на пороге И слушать песню за стеной… Но в этой песне одинокой, Что звонко плачет за стеной, Один мучительный, глубокий Тоскливый призрак молодой.. О, кто ужасному поверит И кто услышит стон живой, Когда душа вникает, верит, — А песня смолкла за стеной!..

9 ноября 1899

 

За краткий сон, что нынче снится…

За краткий сон, что нынче снится, А завтра — нет, Готов и смерти покориться Младой поэт.
Я не таков: пусть буду снами Заворожен — В мятежный час взмахну крылами И сброшу сон.
Опять — тревога, опять — стремленье, Опять готов Всей битвы жизни я слушать пенье До новых снов!

25 декабря 1899

 

Осенняя элегия

1

Медлительной чредой нисходит день осенний, Медлительно крутится желтый лист, И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист — Душа не избежит невидимого тленья. Так, каждый день старается она, И каждый год, как желтый лист кружится, Все кажется, и помнится, и мнится Что осень прошлых лет была не так грустна.

2

Как мимолетна тень осенних ранних дней, Как хочется сдержать их раннюю тревогу И этот желтый лист, упавший на дорогу И этот чистый день, исполненный теней, — Затем, что тени дня — избытки красоты, Затем, что эти дни спокойного волненья Несут, дарят последним вдохновеньям Избыток отлетающей мечты.

5 января 1900

 

В те дни, когда душа трепещет…

В те дни, когда душа трепещет Избытком жизненных тревог, В каких-то дальних сферах блещет Мне твой, далекая, чертог.
И я стремлюсь душой тревожной От бури жизни отдохнуть, Но это счастье невозможно, К твоим чертогам труден путь.
Оттуда светит луч холодный, Сияет купол золотой, Доступный лишь душе свободной, Не омраченной суетой.
Ты только ослепишь сверканьем Отвыкший от видений взгляд, И уязвленная страданьем Душа воротится назад
И будет жить, и будет видеть Тебя, сквозящую вдали, Чтоб только злее ненавидеть Пути постылые земли.

7 февраля 1900

 

Ярким солнцем, синей далью…

Ярким солнцем, синей далью В летний полдень любоваться — Непонятною печалью Дали солнечной терзаться…
Кто поймет, измерит оком, Что за этой синей далью? Лишь мечтанье о далеком С непонятною печалью…

17 февраля 1900

 

Лениво и тяжко плывут облака…

Лениво и тяжко плывут облака По синему зною небес. Дорога моя тяжела, далека, В недвижном томлении лес.
Мой конь утомился, храпит подо мной, Когда-то родимый приют?.. А там, далеко, из-за чащи лесной Какую-то песню поют.
И кажется если бы голос молчал, Мне было бы трудно дышать, И конь бы, храпя, на дороге упал, И я бы не мог доскакать!
Лениво и тяжко плывут облака, И лес истомленный вокруг. Дорога моя тяжела, далека, Но песня — мой спутник и друг.

27 февраля 1900

 

Шли мы стезею лазурною…

Шли мы стезею лазурною, Только расстались давно… В ночь непроглядную, бурную Вдруг распахнулось окно… Ты ли, виденье неясное? Сердце остыло едва… Чую дыхание страстное, Прежние слышу слова. Ветер уносит стенания, Слезы мешает с дождем… Хочешь обнять на прощание? Прошлое вспомнить вдвоем? Мимо, виденье лазурное! Сердце сжимает тоской В ночь непроглядную, бурную Ветер, да образ былой!

28 февраля 1900

 

Ночь теплая одела острова…

Ночь теплая одела острова. Взошла луна. Весна вернулась. Печаль светла. Душа моя жива. И вечная холодная Нева У ног сурово колыхнулась.
Ты, счастие! Ты, радость прежних лет! Весна моей мечты далекой! За годом год… Всё резче темный след, И там, где мне сиял когда-то свет Всё гуще мрак… Во мраке — одиноко — Иду — иду — душа опять жива, Опять весна одела острова

11 марта 1900

 

Я шел во тьме дождливой ночи…

Я шел во тьме дождливой ночи И в старом доме, у окна, Узнал задумчивые очи Моей тоски. — В слезах, одна Она смотрела в даль сырую. Я любовался без конца, Как будто молодость былую Узнал в чертах ее лица Она взглянула. Сердце сжало.. Огонь погас — и рассвело Сырое утро застучалось В ее забытое стекло.

15 марта 1900

 

Сегодня в ночь одной тропою…

Сегодня в ночь одной тропою Тенями грустными прошли Определенные судьбою Для разных полюсов земли.
И разошлись в часы рассвета, И каждый молча сохранял Другому чуждого завета Отвека розный идеал…
В тенях сплетенные случайно С листами чуждые листы — Все за лучом стремятся тайно Принять привычные черты.

19 марта 1900

 

В ночи, исполненной грозою…

В ночи, исполненной грозою, В средине тучи громовой, Исполнен мрачной красотою, Витает образ грозовой.
То — ослепленная зарницей, Внемля раскатам громовым, Юнона правит колесницей Перед Юпитером самим.

20 марта 1900

 

Поэт в изгнаньи и в сомненьи…

Поэт в изгнаньи и в сомненьи На перепутьи двух дорог. Ночные гаснут впечатленья, Восход и бледен и далек.
Всё нет в прошедшем указанья, Чего желать, куда идти? И он в сомненьи и в изгнаньи Остановился на пути.
Но уж в очах горят надежды, Едва доступные уму, Что день проснется, вскроет вежды, И даль привидится ему.

21 марта 1900

 

Хоть все по-прежнему певец…

Хоть все по-прежнему певец Далеких жизни песен странных Несет лирический венец В стихах безвестных и туманных, — Но к цели близится поэт, Стремится, истиной влекомый, И вдруг провидит новый свет За далью, прежде незнакомой…

5 апреля. 1900

 

В фантазии рождаются порою…

В фантазии рождаются порою Немые сны. Они горят меж солнцем и Тобою В лучах весны.
О, если б мне владеть их голосами! Они б могли И наяву восстать перед сынами Моей земли!
Но звук один — они свое значенье Утратят вмиг. И зазвучит в земном воображенья Земной язык.

22 апреля 1900

 

К ногам презренного кумира…

К ногам презренного кумира Слагать божественные сны И прославлять обитель мира В чаду убийства и войны;
Вперяясь в сумрак ночи хладной, В нем прозревать огонь и свет — Вот жребий странный, беспощадный Твой, божьей милостью поэт!

Весна 1900

 

Бежим, бежим, дитя свободы…

Бежим, бежим, дитя свободы, К родной стране! Я верен голосу природы, Будь верен мне! Здесь недоступны неба своды Сквозь дым и прах! Бежим, бежим, дитя природы, Простор — в полях!
Бегут… Уж стогны миновали, Кругом — поля. По всей необозримой дали Дрожит земля. Бегут навстречу солнца, мая, Свободных дней… И приняла земля родная Своих детей…
И приняла, и обласкала, И обняла, И в вешних далях им качала Колокола… И, поманив их невозможным, Вновь предала Дням быстротечным, дням тревожным, Злым дням — без срока, без числа…

7 мая 1900

 

Прошедших дней немеркнущим сияньем…

Прошедших дней немеркнущим сияньем Душа, как прежде, вся озарена. Но осень ранняя, задумчиво грустна, Овеяла меня тоскующим дыханьем. Близка разлука. Ночь темна. А все звучит вдали, как в те младые дни. Мои грехи в твоих святых молитвах, Офелия, о нимфа, помяни. И полнится душа тревожно и напрасно Воспоминаньем дальным и прекрасным.

28 мая 1900

 

Не призывай и не сули…

Не призывай и не сули Душе былого вдохновенья. Я — одинокий сын земли, Ты — лучезарное виденье.
Земля пустынна, ночь бледна, Недвижно лунное сиянье, В звездах — немая тишина — Обитель страха и молчанья
Я знаю твой победный лик, Призывный голос слышу ясно, Душе понятен твой язык, Но ты зовешь меня напрасно.
Земля пустынна, ночь бледна, Не жди былого обаянья, В моей душе отражена Обитель страха и молчанья.

1 июня 1900

 

В часы вечернего тумана…

В часы вечернего тумана Слетает в вихре и огне Крылатый ангел от страниц Корана На душу мертвенную мне.
Ум полон томного бессилья, Душа летит, летит… Вокруг шумят бесчисленные крылья, И песня тайная звенит

3 июня 1900

 

После грозы

Под величавые раскаты Далеких, медленных громов Встает трава, грозой примята, И стебли гибкие цветов.
Последний ветер в содроганье Приводит влажные листы, Под ярким солнечным сияньем Блестят зеленые кусты.
Всеохранительная сила В своем неведомом пути Природу чудно вдохновила Вернуться к жизни и цвести.

3 июня 1900

 

На небе зарево. Глухая ночь мертва…

На небе зарево. Глухая ночь мертва. Толпится вкруг меня лесных дерев громада, Но явственно доносится молва Далекого, неведомого града.
Ты различишь домов тяжелый ряд, И башни, и зубцы бойниц его суровых, И темные сады за камнями оград, И стены гордые твердынь многовековых.
Так явственно из глубины веков Пытливый ум готовит к возрожденью Забытый гул погибших городов И бытия возвратное движенье.

10 июня 1900

 

В ночь молчаливую чудесен…

В ночь молчаливую чудесен Мне предстоит твой светлый лик. Очарованья старых песен Объемлют душу в этот миг.
Своей дорогой голубою Проходишь медленнее ты, И отдыхают над тобою Две неподвижные звезды.

13 июня 1900

 

Полна усталого томленья…

Полна усталого томленья, Душа замолкла, не поет. Пошли, господь, успокоенье И очищенье от забот.
Дыханием живящей бури Дохни в удушливой глуши, На вечереющей лазури, Для вечереющей души.

18 июня 1900

 

То отголосок юных дней…

То отголосок юных дней В душе проснулся, замирая, И в блеске утренних лучей, Казалось, ночь была немая.
То сон предутренний сошел, И дух, на грани пробужденья, Воспрянул, вскрикнул и обрел Давно мелькнувшее виденье.
То был безжалостный порыв Бессмертных мыслей вне сомнений. И он умчался, пробудив Толпы забытых откровений.
То бесконечность пронесла Над падшим духом ураганы. То Вечно-Юная прошла В неозаренные туманы.

29 июля 1900

 

Последний пурпур догорал…

Последний пурпур догорал, Последний ветр вздохнул глубоко, Разверзлись тучи, месяц встал, Звучала песня издалека.
Все упованья юных лет Восстали ярче и чудесней, Но скорбью полнилась в ответ Душа, истерзанная песней.
То старый бог блеснул вдали, И над зловещею зарницей Взлетели к югу журавли Протяжно плачущей станицей.

4 августа 1900

 

Аметист

Порою в воздухе, согретом Воспоминаньем и тобой, Необычайно хладным светом Горит прозрачный камень твой.
Гаси, крылатое мгновенье, Холодный блеск его лучей, Чтоб он воспринял отраженье Ее ласкающих очей.

19 сентября 1900

 

Твой образ чудится невольно…

Твой образ чудится невольно Среди знакомых пошлых лиц. Порой легко, порою больно Перед Тобой не падать ниц.
В моем забвеньи без печали Я не могу забыть порой, Как неутешно тосковали Мои созвездья над Тобой.
Ты не жила в моем волненьи, Но в том родном для нас краю И в одиноком поклоненьи Познал я истинность Твою.

22 сентября 1900

 

Поклонник эллинов — я лиру забывал…

Поклонник эллинов — я лиру забывал, Когда мой путь ты словом преграждала. Я пред тобой о счастьи воздыхал, И ты презрительно молчала.
И я горел душой, а ты была темна. И я, в страданьи безответном, Я мнил: когда-нибудь единая струна На зов откликнется приветно.
Но ты в молчании прошла передо мной, И, как тогда, одним напоминаньем Ты рвешь теперь и мучаешь порой Мои эллинские призванья.

12 октября 1900

 

Пора вернуться к прежней битве…

Пора вернуться к прежней битве, Воскресни дух, а плоть усни! Сменим стояньем на молитве Все эти счастливые дни!
Но сохраним в душе глубоко Все эти радостные дни: Н ласки девы черноокой, И рампы светлые огни!

22 октября 1900

 

Отрекись от любимых творений…

Отрекись от любимых творений, От людей и общений в миру, Отрекись от мирских вожделений, Думай день и молись ввечеру.
Если дух твой горит беспокойно, Отгоняй вдохновения прочь. Лишь единая мудрость достойна Перейти в неизбежную ночь.
На земле не узнаешь награды. Духом ясный пред божьим лицом, Догорай, покидая лампаду, Одиноким и верным огнем.

1 ноября 1900

 

Измучен бурей вдохновенья…

Измучен бурей вдохновенья, Весь опален земным огнем, С холодной жаждой искупленья Стучался я в господний дом. Язычник стал христианином И, весь израненный, спешил Повергнуть ниц перед единым Остаток оскудевших сил. Стучусь в преддверьи идеала, Ответа нет… а там, вдали, Манит, мелькает покрывало Едва покинутой земли… Господь не внял моей молитве, Но чую — силы страстных дней Дохнули раненому в битве, Вновь разлились в душе моей. Мне непонятно счастье рая, Грядущий мрак, могильный мир. Назад! Язычница младая Зовет на дружественный пир!

8 ноября 1900

 

Ищу спасенья…

Ищу спасенья. Мои огни горят на высях гор — Всю область ночи озарили. Но ярче всех — во мне духовный взор И Ты вдали… Но Ты ли? Ищу спасенья.
Торжественно звучит на небе звездный хор. Меня клянут людские поколенья. Я для Тебя в горах зажег костер, Но Ты — виденье. Ищу спасенья.
Устал звучать, смолкает звездный хор. Уходит ночь. Бежит сомненье. Там сходишь Ты с далеких светлых гор. Я ждал Тебя Я дух к Тебе простер. В Тебе — спасенье!

25 ноября 1900

 

В полночь глухую рожденная…

В полночь глухую рожденная Спутником бледным земли, В ткани земли облеченная, Ты серебрилась вдали.
Шел я на север безлиственный, Шел я в морозной пыли, Слышал твой голос таинственный, Ты серебрилась вдали.
В полночь глухую рожденная, Ты серебрилась вдали. Стала душа угнетенная Тканью морозной земли.
Эллины, боги бессонные, Встаньте в морозной пыли Солнцем своим опьяненные, Солнце разлейте вдали!
Эллины, эллины сонные, Солнце разлейте вдали! Стала душа пораженная Комом холодной земли!

24 декабря 1900

 

Валкирия

Хижина Гундинга

Зигмунд

(за дверями)

Одинокий, одичалый, Зверь с косматой головой, Я стучусь рукой усталой — Двери хижины открой! Носят северные волны От зари и до зари — Носят вместе наши челны. Я изранен! Отвори!

Зигелинда

Кто ты, гость, ночной порою Призывающий в тиши? Черный Гундинг не со мною. Голос друга… Клич души!

Зигмунд

Я в ночном бою с врагами Меч разбил и бросил щит! В темном доле, под скалами Конь измученный лежит. Я, в ночном бою усталый, Сбросил щит с могучих плеч!
Черный меч разбил о скалы! «Вельзе! Вельзе! Где твой меч!»

(Светится меч в стволе дерева)

3игелинда

Вместе с кликами твоими Загораются огни! Ты, зовущий Вельзе имя, Милый путник, отдохни!

(Отворяет двери)

Декабрь 1900

 

31 декабря 1900 года

И ты, мой юный, мой печальный, Уходишь прочь! Привет тебе, привет прощальный Шлю в эту ночь. А я всё тот же гость усталый Земли чужой, Бреду, как путник запоздалый, За красотой. Она и блещет и смеется, А мне — одно: Боюсь, что в кубке расплеснется Мое вино. А между тем — кругом молчанье, Мой кубок пуст. и смерти раннее призванье Не сходит с уст. И ты, мой юный, вечной тайной Отходишь прочь. Я за тобою, гость случайный, Как прежде — в ночь.

31 декабря 1900

 

Стихи о прекрасной Даме

(1901-1902)

 

Вступление

Отдых напрасен. Дорога крута. Вечер прекрасен. Стучу в ворота.
Дольнему стуку чужда и строга, Ты рассыпаешь кругом жемчуга.
Терем высок, и заря замерла. Красная тайна у входа легла.
Кто поджигал на заре терема, Что воздвигала Царевна Сама?
Каждый конек на узорной резьбе Красное пламя бросает к тебе.
Купол стремится в лазурную высь. Синие окна румянцем зажглись.
Все колокольные звоны гудят. Залит весной беззакатный наряд.
Ты ли меня на закатах ждала? Терем зажгла? Ворота отперла?

28 декабря 1903

 

Я вышел. Медленно сходили…

Я вышел. Медленно сходили На землю сумерки зимы. Минувших дней младые были Пришли доверчиво из тьмы…
Пришли и встали за плечами, И пели с ветром о весне… И тихими я шел шагами, Провидя вечность в глубине…
О, лучших дней живые были! Под вашу песнь из глубины На землю сумерки сходили И вечности вставали сны!..

25 января 1901.

С.-Петербург

 

Ветер принес издалёка…

Ветер принес издалёка Песни весенней намек, Где-то светло и глубоко Неба открылся клочок.
В этой бездонной лазури, В сумерках близкой весны Плакали зимние бури, Реяли звездные сны.
Робко, темно и глубоко Плакали струны мои. Ветер принес издалёка Звучные песни твои.

29 января 1901

 

Тихо вечерние тени…

Тихо вечерние тени В синих ложатся снегах. Сонмы нестройных видений Твой потревожили прах. Спишь ты за дальней равниной, Спишь в снеговой пелене… Песни твоей лебединой Звуки почудились мне. Голос, зовущий тревожно, Эхо в холодных снегах… Разве воскреснуть возможно? Разве былое — не прах? Нет, из господнего дома Полный бессмертия дух Вышел родной и знакомой Песней тревожить мой слух. Сонмы могильных видений, Звуки живых голосов… Тихо вечерние тени Синих коснулись снегов.

2 февраля 1901

 

Душа молчит. В холодном небе…

Душа молчит. В холодном небе Всё те же звезды ей горят. Кругом о злате иль о хлебе Народы шумные кричат… Она молчит, — и внемлет крикам, И зрит далекие миры, Но в одиночестве двуликом Готовит чудные дары, Дары своим богам готовит И, умащенная, в тиши, Неустающим слухом ловит Далекий зов другой души…
Так — белых птиц над океаном Неразлученные сердца Звучат призывом за туманом, Понятным им лишь до конца.

3 февраля 1901

 

Ты отходишь в сумрак алый…

Ты отходишь в сумрак алый, В бесконечные круги. Я послышал отзвук малый, Отдаленные шаги.
Близко ты или далече Затерялась в вышине?
Ждать иль нет внезапной встречи В этой звучной тишине?
В тишине звучат сильнее Отдаленные шаги, Ты ль смыкаешь, пламенея, Бесконечные круги?

6 марта 1901

 

Ночью сумрачной и дикой…

Ночью сумрачной и дикой — Сын бездонной глубины — Бродит призрак бледноликий На полях моей страны, И поля во мгле великой Чужды, хладны и темны.
Лишь порой, заслышав бога, Дочь блаженной стороны Из родимого чертога Гонит призрачные сны, И в полях мелькает много Чистых девственниц весны.

23 апреля 1901

 

Навстречу вешнему расцвету…

Навстречу вешнему расцвету Зазеленели острова. Одна лишь песня не допета, Забылись вечные слова…
Душа в стремленьи запоздала, В пареньи смутном замерла, Какой-то тайны не познала, Каких-то снов не поняла…
И вот — в завистливом смущеньи Глядит — растаяли снега, И рек нестройное теченье Свои находит берега.

25 апреля 1901

 

В день холодный, в день осенний…

В день холодный, в день осенний Я вернусь туда опять Вспомнить этот вздох весенний, Прошлый образ увидать.
Я приду — и не заплачу, Вспоминая, не сгорю. Встречу песней наудачу Новой осени зарю.
Злые времени законы Усыпили скорбный дух. Прошлый вой, былые стоны Не услышишь — я потух.
Самый огнь — слепые очи Не сожжет мечтой былой. Самый день — темнее ночи Усыпленному душой.

27 апреля 1901

Поле за Старой Деревней

 

Всё отлетают сны земные…

Всё отлетают сны земные, Всё ближе чуждые страны. Страны холодные, немые, И без любви, и без весны.
Там — далеко, открыв зеницы, Виденья близких и родных Проходят в новые темницы И равнодушно смотрят в них.
Там — матерь сына не узнает, Потухнут страстные сердца… Там безнадежно угасает Мое скитанье — без конца…
И вдруг, в преддверьи заточенья, Послышу дальние шаги… Ты — одиноко — в отдаленьи, Сомкнешь последние круги…

4 мая 1901

 

В передзакатные часы…

В передзакатные часы Среди деревьев вековых Люблю неверные красы Твоих очей и слов твоих.
Прощай, идет ночная тень, Ночь коротка, как вешний сон, Но знаю — завтра новый день, И новый для тебя закон.
Не бред, не призрак ты лесной, Но старина не знала фей С такой неверностью очей, С душой изменчивой такой!

5 мая 1901

 

Всё бытие и сущее согласно…

Всё бытие и сущее согласно В великой, непрестанной тишине. Смотри туда участно, безучастно, — Мне всё равно-вселенная во мне. Я чувствую, и верую, и знаю, Сочувствием провидца не прельстишь. Я сам в себе с избытком заключаю Все те огни, какими ты горишь. Но больше нет ни слабости, ни силы, Прошедшее, грядущее — во мне. Всё бытие и сущее застыло В великой, неизменной тишине. Я здесь в конце, исполненный прозренья, Я перешел граничную черту. Я только жду условного виденья, Чтоб отлететь в иную пустоту.

17 мая 1901

 

Кто-то шепчет и смеется…

Кто-то шепчет и смеется Сквозь лазоревый туман. Только мне в тиши взгрустнется Снова смех из милых стран!
Снова шопот — и в шептаньи Чья-то ласка, как во сне, В чьем-то женственном дыханьи, Видно, вечно радость мне!
Пошепчи, посмейся, милый, Милый образ, нежный сон; Ты нездешней, видно, силой Наделен и окрылен.

20 мая 1901

 

Белой ночью месяц красный…

Белой ночью месяц красный Выплывает в синеве. Бродит призрачно-прекрасный, Отражается в Неве.
Мне провидится и снится Исполпенье тайных дум. В вас ли доброе таится, Красный месяц, тихий шум?

22 мая 1901

 

Небесное умом не измеримо…

Небесное умом не измеримо, Лазурное сокрыто от умов. Лишь изредка приносят серафимы Священный сон избранникам миров.
И мнилась мне Российская Венера, Тяжелою туникой повита, Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры, В чертах лица — спокойная мечта.
Она сошла на землю не впервые, Но вкруг нее толпятся в первый раз Богатыри не те, и витязи иные… И странен блеск ее глубоких глаз…

29 мая 1901.

С. Шахматово

 

Они звучат, они ликуют…

Они звучат, они ликуют, Не уставая никогда, Они победу торжествуют, Они блаженны навсегда.
Кто уследит в окрестном звоне, Кто ощутит хоть краткий миг Мой бесконечный в тайном лоне, Мой гармонический язык? Пусть всем чужда моя свобода, Пусть всем я чужд в саду моем Звенит и буйствует природа Я — соучастник ей во всем!

30 мая 1901

 

Одинокий, к тебе прихожу…

Одинокий, к тебе прихожу, Околдован огнями любви. Ты гадаешь. — Меня не зови — Я и сам уж давно ворожу.
От тяжелого бремени лет Я спасался одной ворожбой, И опять ворожу над тобой, Но неясен и смутен ответ.
Ворожбой полоненные дни Я лелею года, — не зови… Только скоро ль погаснут огни Заколдованной темной любви?

1 июня 1901.

С. Шахматово

 

И тяжкий сон житейского сознанья…

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо — Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо, И молча жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье, Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье, Сменив в конце привычные черты.
О, как паду — и горестно, и низко, Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик Ты.

4 июня 1901.

С. Шахматово

 

Не сердись и прости. Ты цветешь одиноко…

Не сердись и прости. Ты цветешь одиноко, Да и мне не вернуть Этих снов золотых, этой веры глубокой… Безнадежен мой путь.
Мыслью сонной цветя, ты блаженствуешь много, Ты лазурью сильна. Мне — другая и жизнь, и другая дорога, И душе — не до сна.
Верь — несчастней моих молодых поклопений Нет в обширной стране, Где дышал и любил твой таинственный гений, Безучастный ко мне.

10 июня 1901

 

За туманом, за лесами…

За туманом, за лесами Загорится — пропадет, Еду влажными полями — Снова издали мелькнет.
Так блудящими огнями Поздней ночью, за рекой, Над печальными лугами Мы встречаемся с Тобой.
Но и ночью нет ответа, Ты уйдешь в речной камыш, Унося источник света, Снова издали манишь.

14 июня 1901

 

В бездействии младом, в передрассветной лени…

В бездействии младом, в передрассветной лени Душа парила ввысь, и там Звезду нашла. Туманен вечер был, ложились мягко тени. Вечерняя Звезда, безмолвствуя, ждала.
Невозмутимая, на темные ступени Вступила Ты, и, Тихая, всплыла. И шаткою мечтой в передрассветной лени На звездные пути Себя перенесла.
И протекала ночь туманом сновидений. И юность робкая с мечтами без числа. И близится рассвет. И убегают тени. И, Ясная, Ты с солнцем потекла.

19 июня 1901

 

Сегодня шла Ты одиноко…

Сегодня шла Ты одиноко, Я не видал Твоих чудес. Там, над горой Твоей высокой, Зубчатый простирался лес.
И этот лес, сомкнутый тесно, И эти горные пути Мешали слиться с неизвестным, Твоей лазурью процвести.

22 июня 1901

 

Она росла за дальними горами…

Она росла за дальними горами. Пустынный дол — ей родина была Никто из вас горящими глазами Ее не зрел — она одна росла. И только лик бессмертного светила — Что день — смотрел на девственный расцвет, И, влажный злак, она к нему всходила, Она в себе хранила тайный след. И в смерть ушла, желая и тоскуя. Никто из вас не видел здешний прах… Вдруг расцвела, в лазури торжествуя, В иной дали и в неземных горах. И ныне вся овеяна снегами. Кто белый храм, безумцы, посетил? Она цвела за дальними горами, Она течет в ряду иных светил.

26 июня 1901

 

Внемля зову жизни смутной…

Внемля зову жизни смутной, Тайно плещущей во мне, Мысли ложной и минутной Не отдамся и во сне. Жду волны — волны попутной К лучезарной глубине.
Чуть слежу, склонив колени, Взором кроток, сердцем тих, Уплывающие тени Суетливых дел мирских Средь видений, сновидений, Голосов миров иных.

3 июля 1901

 

Прозрачные, неведомые тени…

Прозрачные, неведомые тени К Тебе плывут, и с ними Ты плывешь, В объятия лазурных сновидений, Невнятных нам, — Себя Ты отдаешь.
Перед Тобой синеют без границы Моря, поля, и горы, и леса, Перекликаются в свободной выси птицы, Встает туман, алеют небеса.
А здесь, внизу, в пыли, в уничиженьи, Узрев на миг бессмертные черты, Безвестный раб, исполнен вдохновенья, Тебя поет. Его не знаешь Ты,
Не отличишь его в толпе народной, Не наградишь улыбкою его, Когда вослед взирает, несвободный, Вкусив на миг бессмертья Твоего.

3 июля 1901

 

Я жду призыва, ищу ответа…

Я жду призыва, ищу ответа, Немеет небо, земля в молчаньи, За желтой нивой — далёко где-то — На миг проснулось мое воззванье.
Из отголосков далекой речи, С ночного неба, с полей дремотных, Всё мнятся тайны грядущей встречи, Свиданий ясных, но мимолетных.
Я жду — и трепет объемлет новый. Всё ярче небо, молчанье глуше… Ночную тайну разрушит слово… Помилуй, боже, ночные души!
На миг проснулось за нивой, где-то, Далеким эхом мое воззванье. Всё жду призыва, ищу ответа, Но странно длится земли молчанье.

7 июля 1901

 

Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла…

Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла Над берегом Невы и за чертой столицы? Не ты ли тайный страх сердечный совлекла С отвагою мужей и с нежностью девицы?
Ты песнью без конца растаяла в снегах И раннюю весну созвучно повторила. Ты шла звездою мне, но шла в дневных лучах И камни площадей и улиц освятила.
Тебя пою, о, да! Но просиял твой свет И вдруг исчез — в далекие туманы. Я направляю взор в таинственные страны, —
Тебя не вижу я, и долго бога нет. Но верю, ты взойдешь, и вспыхнет сумрак алый, Смыкая тайный круг, в движеньи запоздалый.

8 июля 1901

 

За городом в полях весною воздух дышит…

За городом в полях весною воздух дышит. Иду и трепещу в предвестии огня. Там, знаю, впереди — морскую зыбь колышет Дыханье сумрака — и мучает меня.
Я помню: далеко шумит, шумит столица. Там, в сумерках весны, неугомонный зной. О, скудные сердца! Как безнадежны лица! Не знавшие весны тоскуют над собой.
А здесь, как память лет невинных и великих, Из сумрака зари — неведомые лики Вещают жизни строй и вечности огни…
Забудем дольний шум. Явись ко мне без гнева, Закатная, Таинственная Дева, И завтра и вчера огнем соедини.

12 июля 1901

 

Вечереющий день, догорая…

Вечереющий день, догорая, Отступает в ночные края. Посещает меня, возрастая, Неотступная Тайна моя.
Неужели и страстная дума, Бесконечно земная волна, Затерявшись средь здешнего шума, Не исчерпает жизни до дна?
Неужели в холодные сферы С неразгаданной тайной земли Отошли и печали без меры, И любовные сны отошли?
Умирают мои угнетенья, Утоляются горести дня, Только Ты одинокою тенью Посети на закате меня.

11 июля 1901

 

Не жди последнего ответа…

Не жди последнего ответа, Его в сей жизни не найти. Но ясно чует слух поэта Далекий гул в своем пути.
Он приклонил с вниманьем ухо, Он жадно внемлет, чутко ждет, И донеслось уже до слуха: Цветет, блаженствует, растет…
Всё ближе — чаянье сильнее, Но, ах! — волненья не снести… И вещий падает, немея, Заслыша близкий гул в пути.
Кругом — семья в чаду молений, И над кладбищем — мерный звон. Им не постигнуть сновидений, Которых не дождался он!..

19 июля 1901

 

Не пой ты мне и сладостно, и нежно…

Не пой ты мне и сладостно, и нежно: Утратил я давно с юдолью связь. Моря души — просторны и безбрежны, Погибнет песнь, в безбрежность удалясь.
Одни слова без песен сердцу ясны. Лишь правдой их над сердцем процветешь. А песни звук — докучливый и страстный — Таит в себе невидимую ложь.
Мой юный пыл тобою же осмеян, Покинут мной — туманы позади. Объемли сны, какими я овеян, Пойми сама, что будет впереди.

19 июля 1901

 

Не жаль мне дней ни радостных, ни знойных…

Не жаль мне дней ни радостных, ни знойных, Ни лета зрелого, ни молодой весны. Они прошли — светло и беспокойно, И вновь придут — они землей даны.
Мне жаль, что день великий скоро минет, Умрет едва рожденное дитя. О, жаль мне, друг, — грядущий пыл остынет, В прошедший мрак и в холод уходя!
Нет, хоть в конце тревожного скитанья Найду пути, и не вздохну о дне! Не омрачить заветного свиданья Тому, кто здесь вздыхает обо мне.

27 июля 1901

 

Признак истинного чуда…

Признак истинного чуда В час полночной темноты — Мглистый мрак и камней груда, В них горишь алмазом ты.
А сама — за мглой речною Направляешь горный бег Ты лазурью золотою Просиявшая навек

29 июля 1901.

Фабрика

 

Сумерки, сумерки вешние…

Сумерки, сумерки вешние, Хладные волны у ног, В сердце — надежды нездешние, Волны бегут на песок.
Отзвуки, песня далекая, Но различить — не могу. Плачет душа одинокая Там, на другом берегу.
Тайна ль моя совершается, Ты ли зовешь вдалеке? Лодка ныряет, качается, Что-то бежит по реке.
В сердце — надежды нездешние, Кто-то навстречу — бегу… Отблески, сумерки вешние, Клики на том берегу.

16 августа 1901

 

Ты горишь над высокой горою…

Ты горишь над высокой горою, Недоступна в Своем терему. Я примчуся вечерней порою, В упоеньи мечту обниму.
Ты, заслышав меня издалёка, Свой костер разведешь ввечеру, Стану, верный велениям Рока, Постигать огневую игру.
И когда среди мрака снопами Искры станут кружиться в дыму, Я умчусь с огневыми кругами И настигну Тебя в терему.

18 августа 1901

 

Видно, дни золотые пришли…

Видно, дни золотые пришли. Все деревья стоят, как в сияньи. Ночью холодом веет с земли; Утром белая церковь вдали И близка и ясна очертаньем.
Всё поют и поют вдалеке, Кто поет — не пойму; а казалось, Будто к вечеру там, на реке — В камышах ли, в сухой осоке, — И знакомая песнь раздавалась.
Только я не хочу узнавать. Да и песням знакомым не верю. Всё равно — мне певца не понять. От себя ли скрывать Роковую потерю?

24 августа 1901

 

Кругом далекая равнина…

Кругом далекая равнина, Да толпы обгорелых пней Внизу — родимая долина, И тучи стелятся над ней.
Ничто не манит за собою, Как будто даль сама близка. Здесь между небом и землею Живет угрюмая тоска.
Она и днем и ночью роет В полях песчаные бугры. Порою жалобно завоет И вновь умолкнет — до поры.
И всё, что будет, всё, что было, Холодный и бездушный прах, Как эти камни над могилой Любви, затерянной в полях

25 августа 1901.

Д. Ивлево

 

Я всё гадаю над тобою…

Я всё гадаю над тобою, Но, истомленный ворожбой, Смотрю в глаза твои порою И вижу пламень роковой.
Или великое свершилось, И ты хранишь завет времен И, озаренная, укрылась От дуновения племен?
Но я, покорствуя заране, Знай, сохраню святой завет. Не оставляй меня в тумане Твоих первоначальных лет.
Лежит заклятье между нами, Но, в постоянстве недвижим, Скрываю родственное пламя Под бедным обликом своим.

27 августа 1901

 

Нет конца лесным тропинкам…

Нет конца лесным тропинкам. Только встретить до звезды Чуть заметные следы… Внемлет слух лесным былинкам
Всюду ясная молва Об утраченных и близких… По верхушкам елок низких Перелетные слова…
Не замечу ль по былинкам Потаенного следа… Вот она — зажглась звезда! Нет конца лесным тропинкам.

2 сентября 1901.

Церковный лес

 

Мчит меня мертвая сила…

Мчит меня мертвая сила, Мчит по стальному пути. Небо уныньем затмило, В сердце — твой голос: «Прости».
Да, и в разлуке чиста ты И непорочно свята. Вон огневого заката Ясная гаснет черта.
Нет безнадежного горя! Сердце — под гнетом труда, А на небесном просторе — Ты — золотая звезда.

6 сентября 1901.

Почтовый поезд

 

Посвящение

Встали надежды пророка — Близки лазурные дни. Пусть лучезарность востока Скрыта в неясной тени.
Но за туманами сладко Чуется близкий рассвет. Мне мировая разгадка Этот безбрежный поэт.
Здесь — голубыми мечтами Светлый возвысился храм. Все голубое — за Вами И лучезарное — к Вам.

18 сентября 1901

 

Пройдет зима — увидишь ты…

Пройдет зима — увидишь ты Мои равнины и болота И скажешь: «Сколько красоты! Какая мертвая дремота!»
Но помни, юная, в тиши Моих равнин хранил я думы И тщетно ждал твоей души, Больной, мятежный и угрюмый.
Я в этом сумраке гадал, Взирал в лицо я смерти хладной И бесконечно долго ждал, В туманы всматриваясь жадно.
Но мимо проходила ты, — Среди болот хранил я думы, И этой мертвой красоты В душе остался след угрюмый.

21 сентября 1901

 

Встану я в утро туманное…

Встану я в утро туманное, Солнце ударит в лицо. Ты ли, подруга желанная, Всходишь ко мне на крыльцо?
Настежь ворота тяжелые! Ветром пахнуло в окно! Песни такие веселые Не раздавались давно!
С ними и в утро туманное Солнце и ветер в лицо! С ними подруга желанная Всходит ко мне на крыльцо!

3 октября 1901

 

Снова ближе вечерние тени…

Снова ближе вечерние тени, Ясный день догорает вдали. Снова сонмы нездешних видении Всколыхнулись — плывут — подошли.
Что же ты на великую встречу Не вскрываешь свои глубины? Или чуешь иного предтечу Несомненной и близкой весны?
Чуть во мраке светильник завижу Поднимусь и, не глядя, лечу. Ты жив сумраке, милая, ближе К неподвижному жизни ключу.

14 октября 1901

 

Хранила я среди младых созвучий…

Хранила я среди младых созвучий Задумчивый и нежный образ дня. Вот дунул вихрь, поднялся прах летучий, И солнца нет, и сумрак вкруг меня.
Но в келье — май, и я живу, незрима, Одна, в цветах, и жду другой весны. Идите прочь — я чую серафима, Мне чужды здесь земные ваши сны.
Идите прочь, скитальцы, дети, боги! Я расцвету еще в последний день, Мои мечты — священные чертоги, Моя любовь — немеющая тень.

17 октября 1901

 

Скрипнула дверь. Задрожала рука…

Скрипнула дверь. Задрожала рука. Вышла я в улицы сонные. Там, в поднебесьи, идут облака Через туман озаренные.
С ними — знакомое, слышу, вослед… Нынче ли сердце пробудится? Новой ли, прошлой ли жизни ответ, Вместе ли оба почудятся?
Если бы злое несли облака, Сердце мое не дрожало бы… Скрипнула дверь. Задрожала рука. Слезы. И песни. И жалобы.

3 ноября 1901

 

Зарево белое, желтое, красное…

Зарево белое, желтое, красное, Крики и звон вдалеке. Ты не обманешь, тревога напрасная, Вижу огни на реке.
Заревом ярким и поздними криками Ты не разрушишь мечты. Смотрится призрак очами великими Из-за людской суеты.
Смертью твоею натешу лишь взоры я, Жги же свои корабли! Вот они — тихие, светлые, скорые — Мчатся ко мне издали.

6 ноября 1901

 

Я ли пишу, или ты из могилы…

Я ли пишу, или ты из могилы Выслала юность свою, — Прежними розами призрак мне милый Я, как тогда, обовью.
Если умру — перелетные птицы Призрак развеют, шутя. Скажешь и ты, разбирая страницы: «Божье то было дитя».

21 ноября 1901

 

Жду я холодного дня…

Жду я холодного дня, Сумерек серых я жду. Замерло сердце, звеня: Ты говорила: «Приду, —
Жди на распутьи — вдали Людных и ярких дорог, Чтобы с величьем земли Ты разлучиться не мог.
Тихо приду и замру, Как твое сердце, звеня, Двери тебе отопру В сумерках зимнего дня».

21 ноября 1901

 

Будет день — и свершится великое…

Будет день — и свершится великое, Чую в будущем подвиг души.
Ты — другая, немая, безликая, Притаилась, колдуешь в тиши.
Но во что обратишься — не ведаю, И не знаешь ты, буду ли твой,
А уж Там веселятся победою Над единой и страшной душой.

28 ноября 1901

 

Я долго ждал — ты вышла поздно…

Я долго ждал — ты вышла поздно, Но в ожиданьи ожил дух, Ложился сумрак, но бесслезно Я напрягал и взор и слух.
Когда же первый вспыхнул пламень И слово к небу понеслось, — Разбился лед, последний камень Упал, — и сердце занялось.
Ты в белой вьюге, в снежном стоне Опять волшебницей всплыла, И в вечном свете, в вечном звоне Церквей смешались купола.

27 ноября 1901

 

Ночью вьюга снежная…

Ночью вьюга снежная Заметала след. Розовое, нежное Утро будит свет.
Встали зори красные, Озаряя снег. Яркое и страстное Всколыхнуло брег.
Вслед за льдиной синею В полдень я всплыву. Деву в снежном инее Встречу наяву.

5 декабря 1901

 

Ворожба

Я могуч и велик ворожбою, Но тебя уследить — не могу. Полечу ли в эфир за тобою — Ты цветешь на земном берегу. Опускаюсь в цветущие степи — Ты уходишь в вечерний закат, И меня оковавшие цепи На земле одиноко бренчат.
Но моя ворожба не напрасна: Пусть печально и страшно «вчера». Но сегодня — и тайно и страстно Заалело полнеба с утра. Я провижу у дальнего края Разгоревшейся тучи — тебя. Ты глядишь, улыбаясь и зная, Ты придешь, трепеща и любя.

5 декабря 1901

 

Недосказанной речи тревогу…

Недосказанной речи тревогу Хороню до свиданья в ночи. Окна терема — все на дорогу, Вижу слабое пламя свечи.
Ждать ли поздней условленной встречи? Знаю — юная сердцем в пути, — Ароматом неведомой встречи Сердце хочет дрожать и цвести
В эту ночь благовонные росы, Словно влажные страсти слова, Тяжко лягут на мягкие косы — Утром будет гореть голова…
Но несказанной речи тревогу До свиданья в ночи — не уйму. Слабый пламень глядит на дорогу, Яркий пламень дрожит в терему.

6 декабря 1901

 

Молчи, как встарь, скрывая свет…

Молчи, как встарь, скрывая свет, — Я ранних тайн не жду. На мой вопрос — один ответ: Ищи свою звезду.
Не жду я ранних тайн, поверь Они не мне взойдут. Передо мной закрыта дверь В таинственный приют.
Передо мной — суровый жар Душевных слез и бед, И на душе моей пожар — Один, один ответ.
Молчи, как встарь, — я услежу Восход моей звезды, Но сердцу, сердцу укажу Я поздних тайн следы.
Но первых тайн твоей весны Другим приснится свет. Сольются наши две волны В горниле поздних бед.

18 декабря 1901

 

Вечереющий сумрак, поверь…

Вечереющий сумрак, поверь, Мне напомнил неясный ответ. Жду — внезапно отворится дверь, Набежит исчезающий свет. Словно бледные в прошлом мечты, Мне лица сохранились черты И отрывки неведомых слов, Словно отклики прежних миров, Где жила ты и, бледная, шла, Под ресницами сумрак тая, За тобою — живая ладья, Словно белая лебедь, плыла, За ладьей — огневые струи — Беспокойные песни мои… Им внимала задумчиво ты, И лица сохранились черты, И запомнилась бледная высь, Где последние сны пронеслись. В этой выси живу я, поверь, Смутной памятью сумрачных лет, Смутно помню — отворится дверь, Набежит исчезающий свет.

20 декабря 1901

 

При посылке роз

Смотрел отвека бог лукавый На эти душные цветы. Их вековечною отравой Дыши и упивайся ты.
С их страстной, с их истомной ленью В младые сумерки твои И пламенной и льстивой тенью Войдут мечтания мои.
Неотвратимы и могучи, И без свиданий, и без встреч, Они тебя из душной тучи Живою молньей будут жечь.

24 декабря 1901

 

Ночь на новый год

Лежат холодные туманы, Горят багровые костры. Душа морозная Светланы В мечтах таинственной игры. Скрипнет снег — сердца займутся — Снова тихая луна. За воротами смеются, Дальше — улица темна. Дай взгляну на праздник смеха, Вниз сойду, покрыв лицо! Ленты красные — помеха, Милый глянет на крыльцо… Но туман не шелохнется, Жду полуночной поры. Кто-то шепчет и смеется, И горят, горят костры… Скрипнет снег — в морозной дали Тихий, крадущийся свет. Чьи-то санки пробежали… «Ваше имя?» — Смех в ответ. Вот поднялся вихорь снежный, Побелело всё крыльцо… И смеющийся, и нежный Закрывает мне лицо… Лежат холодные туманы, Бледнея, крадется луна. Душа задумчивой Светланы Мечтой чудесной смущена…

31 декабря 1901

 

Бегут неверные дневные тени…

Бегут неверные дневные тени. Высок и внятен колокольный зов. Озарены церковные ступени, Их камень жив — и ждет твоих шагов.
Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь, Одетый страшной святостью веков, И, может быть, цветок весны уронишь Здесь, в этой мгле, у строгих образов.
Растут невнятно розовые тени, Высок и внятен колокольный зов, Ложится мгла на старые ступени… Я озарен — я жду твоих шагов.

4 января 1902

 

Высоко с темнотой сливается стена…

Высоко с темнотой сливается стена, Там — светлое окно и светлое молчанье. Ни звука у дверей, и лестница темна, И бродит по углам знакомое дрожанье.
В дверях дрожащий свет и сумерки вокруг. И суета и шум на улице безмерней. Молчу и жду тебя, мой бедный, поздний друг, Последняя мечта моей души вечерней.

11 января 1902

 

Там, в полусумраке собора…

Там, в полусумраке собора, В лампадном свете образа. Живая ночь заглянет скоро В твои бессонные глаза.
В речах о мудрости небесной Земные чуятся струи. Там, в сводах — сумрак неизвестный, Здесь — холод каменной скамьи.
Глубокий жар случайной встречи Дохнул с церковной высоты На эти дремлющие свечи, На образа и на цветы.
И вдохновительно молчанье, И скрыты помыслы твои, И смутно чуется познанье И дрожь голубки и змеи.

14 января 1902

 

Я укрыт до времени в приделе…

Я укрыт до времени в приделе, Но растут великие крыла. Час придет — исчезнет мысль о теле, Станет высь прозрачна и светла.
Так светла, как в день веселой встречи, Так прозрачна, как твоя мечта. Ты услышишь сладостные речи, Новой силой расцветут уста
Мы с тобой подняться не успели, — Загорелся мой тяжелый щит. Пусть же ныне в роковом приделе, Одинокий, в сердце догорит.
Новый щит я подниму для встречи, Вознесу живое сердце вновь. Ты услышишь сладостные речи, Ты ответишь на мою любовь.
Час придет — в холодные метели Даль весны заглянет, весела. Я укрыт до времени в приделе, Но растут всемощные крыла.

29 января 1902

 

Вдали мигнул огонь вечерний…

Вдали мигнул огонь вечерний — Там расступились облака. И вновь, как прежде, между терний Моя дорога нелегка.
Мы разошлись, вкусивши оба Предчувствий неги и земли. А сердце празднует до гроба Зарю, мигнувшую вдали.
Так мимолетно перед нами Перепорхнула жизнь — и жаль: Всё мнится — зорь вечерних пламя В последний раз открыло даль.

Январь 1902

 

Сны раздумий небывалых…

Сны раздумий небывалых Стерегут мой день. Вот видений запоздалых Пламенная тень.
Все лучи моей свободы Заалели там. Здесь снега и непогоды Окружили храм.
Все виденья так мгновенны — Буду ль верить им? Но Владычицей вселенной, Красотой неизреченной, Я, случайный, бедный, тленный, Может быть, любим.
Дни свиданий, дни раздумий Стерегут в тиши… Ждать ли пламенных безумий Молодой души?
Иль, застывши в снежном храме Не открыв лица, Встретить брачными дарами Вестников конца?

8 февраля 1902

 

На весенний праздник света…

На весенний праздник света Я зову родную тень. Приходи, не жди рассвета, Приноси с собою день!
Новый день — не тот, что бьется С ветром в окна по весне! Пусть без умолку смеется Небывалый день в окне!
Мы тогда откроем двери, И заплачем, и вздохнем, Наши зимние потери С легким сердцем понесем…

8 февраля 1902

 

Или устал ты до времени…

Или устал ты до времени, Просишь забвенья могил, Сын утомленного племени, Чуждый воинственных сил?
Ищешь ты кротости, благости, Где ж молодые огни? Вот и задумчивой старости К нам придвигаются дни.
Негде укрыться от времени — Будет и нам череда… Бедный из бедного племени! Ты не любил никогда!

11 февраля 1902

 

Сны безотчетны, ярки краски…

Сны безотчетны, ярки краски, Я не жалею бледных звезд. Смотри, как солнечные ласки В лазури нежат строгий крест.
Так — этим ласкам близ заката Он отдается, как и мы, Затем, что Солнцу нет возврата Из надвигающейся тьмы.
Оно зайдет, и, замирая, Утихнем мы, погаснет крест, — И вновь очнемся, отступая В спокойный холод бледных звезд.

12 февраля 1902

 

Мы живем в старинной келье…

Мы живем в старинной келье У разлива вод. Здесь весной кипит веселье, И река поет.
Но в предвестие веселий, В день весенних бурь К нам прольется в двери келий Светлая лазурь.
И полны заветной дрожью Долгожданных лет Мы помчимся к бездорожью В несказанный свет.

18 февраля 1902

 

Верю в Солнце Завета…

Верю в Солнце Завета, Вижу зори вдали. Жду вселенского света От весенней земли.
Всё дышавшее ложью Отшатнулось, дрожа. Предо мной — к бездорожью Золотая межа.
Заповеданных лилий Прохожу я леса. Полны ангельских крылий Надо мной небеса.
Непостижного света Задрожали струи. Верю в Солнце Завета, Вижу очи Твои.

22 февраля 1902

 

Ты — божий день. Мои мечты…

Ты — божий день. Мои мечты — Орлы, кричащие в лазури. Под гневом светлой красоты Они всечасно в вихре бури.
Стрела пронзает их сердца, Они летят в паденьи диком… Но и в паденьи — нет конца Хвалам, и клёкоту, и крикам!

21 февраля 1902

 

Целый день передо мною…

Целый день передо мною, Молодая, золотая, Ярким солнцем залитая, Шла Ты яркою стезею.
Так, сливаясь с милой, дальней, Проводил я день весенний И вечерней светлой тени Шел навстречу, беспечальный.
Дней блаженных сновиденье — Шла Ты чистою стезею. О, взойди же предо мною Не в одном воображеньи!

Февраль 1902

 

Успокоительны, и чудны…

Успокоительны, и чудны, И странной тайной повиты Для нашей жизни многотрудной Его великие мечты.
Туманы призрачные сладки — В них отражен Великий Свет. И все суровые загадки Находят дерзостный ответ —
В одном луче, туман разбившем, В одной надежде золотой, В горячем сердце — победившем И хлад, и сумрак гробовой.

6 марта 1902

 

Жизнь медленная шла, как старая гадалка…

Жизнь медленная шла, как старая гадалка, Таинственно шепча забытые слова. Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко, Какою-то мечтой горела голова.
Остановясь на перекрестке, в поле, Я наблюдал зубчатые леса. Но даже здесь, под игом чуждой воли, Казалось, тяжки были небеса.
И вспомнил я сокрытые причины Плененья дум, плененья юных сил. А там, вдали — зубчатые вершины День отходящий томно золотил…
Весна, весна! Скажи, чего мне жалко? Какой мечтой пылает голова? Таинственно, как старая гадалка, Мне шепчет жизнь забытые слова.

16 марта 1902

 

Травы спят красивые…

Травы спят красивые, Полные росы. В небе — тайно лживые Лунные красы.
Этих трав дыхания Нам обманный сон. Я в твои мечтания Страстно погружен.
Верится и чудится:
Мы — в согласном сне. Всё, что хочешь, сбудется Наклонись ко мне.
Обними — и встретимся, Спрячемся в траве, А потом засветимся В лунной синеве.

22 марта 1902

 

Мой вечер близок и безволен…

Мой вечер близок и безволен. Чуть вечереют небеса, — Несутся звуки с колоколен, Крылатых слышу голоса.
Ты — ласковым и тонким жалом Мои пытаешь глубины, Слежу прозрением усталым За вестью чуждой мне весны.
Меж нас — случайное волненье. Случайно сладостный обман — Меня обрек на поклоненье, Тебя призвал из белых стран.
И в бесконечном отдаленьи Замрут печально голоса, Когда окутанные тенью Мои погаснут небеса.

27 марта 1902

 

Я жалок в глубоком бессильи…

Я жалок в глубоком бессильи, Но Ты всё ясней и прелестней. Там бьются лазурные крылья, Трепещет знакомая песня.
В порыве безумном и сладком, В пустыне горящего гнева, Доверюсь бездонным загадкам Очей Твоих, Светлая Дева!
Пускай не избегну неволи, Пускай безнадежна утрата, — Ты здесь, в неисходной юдоли, Безгневно взглянула когда-то!

Март 1902

 

Ловлю дрожащие, хладеющие руки…

Ловлю дрожащие, хладеющие руки; Бледнеют в сумраке знакомые черты!.. Моя ты, вся моя — до завтрашней разлуки, Мне всё равно — со мной до утра ты. Последние слова, изнемогая, Ты шепчешь без конца, в неизреченном сне. И тусклая свеча, бессильно догорая, Нас погружает в мрак, — и ты со мной, во мне. Прошли года, и ты — моя, я знаю, Ловлю блаженный миг, смотрю в твои черты, И жаркие слова невнятно повторяю… До завтра ты — моя… со мной до утра ты…

Март 1902

 

На темном пороге тайком…

На темном пороге тайком Святые шепчу имена. Я знаю: мы в храме вдвоем, Ты думаешь: здесь ты одна…
Я слушаю вздохи твой В каком-то несбыточном сне… Слова о какой-то любви… И, боже! мечты обо мне…
Но снова кругом тишина, И плачущий голос затих… И снова шепчу имена Безумно забытых святых.
Всё призрак — всё горе — всё ложь! Дрожу, и молюсь, и шепчу… О, если крылами взмахнешь, С тобой навсегда улечу!..

Март 1902

 

Я медленно сходил с ума…

Я медленно сходил с ума У двери той, которой жажду. Весенний день сменяла тьма И только разжигала жажду.
Я плакал, страстью утомясь, И стоны заглушал угрюмо. Уже двоилась, шевелясь, Безумная, больная дума.
И проникала в тишину Моей души, уже безумной, И залила мою весну Волною черной и бесшумной.
Весенний день сменяла тьма, Хладело сердце над могилой. Я медленно сходил с ума, Я думал холодно о милой.

Март 1902

 

Весна в реке ломает льдины…

Весна в реке ломает льдины И милых мертвых мне не жаль: Преодолев мои вершины, Забыл я зимние теснины И вижу голубую даль.
Что сожалеть в дыму пожара, Что сокрушаться у креста, Когда всечасно жду удара Или божественного дара Из Моисеева куста!

Март 1902

 

Утомленный, я терял надежды…

Утомленный, я терял надежды, Подходила темная тоска. Забелели чистые одежды, Задрожала тихая рука.
«Ты ли здесь? Долина потонула В безысходном, в непробудном сне… Ты сошла, коснулась и вздохнула, — День свободы завтра мне?» —
«Я сошла, с тобой до утра буду, На рассвете твой покину сон, Без следа исчезну, всё забуду, — Ты проснешься, вновь освобожден».

1 апреля 1902

 

Странных и новых ищу на страницах…

Странных и новых ищу на страницах Старых испытанных книг, Грежу о белых исчезнувших птицах, Чую оторванный миг.
Жизнью шумящей нестройно взволнован, Шопотом, криком смущен, Белой мечтой неподвижно прикован К берегу поздних времен.
Белая Ты, в глубинах несмутима, В жизни — строга и гневна. Тайно тревожна и тайно любима, Дева, Заря, Купина.
Блёкнут ланиты у дев златокудрых, Зори не вечны, как сны. Терны венчают смиренных и мудрых Белым огнем Купины.

4 апреля 1902

 

Днем вершу я дела суеты…

Днем вершу я дела суеты, Зажигаю огни ввечеру. Безысходно туманная — ты Предо мной затеваешь игру.
Я люблю эту ложь, этот блеск, Твой манящий девичий наряд. Вечный гомон и уличный треск, Фонарей убегающий ряд.
Я люблю, и любуюсь, и жду Переливчатых красок и слов. Подойду и опять отойду В глубины протекающих снов.
Как ты лжива и как ты бела! Мне же по сердцу белая ложь… Завершая дневные дела, Знаю — вечером снова придешь.

5 апреля 1902

 

Люблю высокие соборы…

Люблю высокие соборы, Душой смиряясь, посещать, Входить на сумрачные хоры, В толпе поющих исчезать. Боюсь души моей двуликой И осторожно хороню Свой образ дьявольский и дикий В сию священную броню. В своей молитве суеверной Ищу защиты у Христа. Но из-под маски лицемерной Смеются лживые уста. И тихо, с измененным ликом, В мерцаньи мертвенном свечей, Бужу я память о Двуликом В сердцах молящихся людей. Вот — содрогнулись, смолкли хоры, В смятеньи бросились бежать. Люблю высокие соборы, Душой смиряясь, посещать

8 апреля 1902

 

Я тишиною очарован…

Я тишиною очарован Здесь — на дорожном полотне. К тебе я мысленно прикован В моей певучей тишине.
Там ворон каркает высоко, И вдруг — в лазури потонул Из бледноватого далека Железный возникает гул.
Вчера твое я слышал слово, С тобой расстался лишь вчера, Но тишина мне шепчет снова: Не так нам встретиться пора.
Вдали от суетных селений, Среди зеленой тишины Обресть утраченные сны Иных, несбыточных волнений.

18 апреля 1902

На полотне Финл. жел дороги

 

Слышу колокол. В поле весна…

Слышу колокол. В поле весна. Ты открыла веселые окна. День смеялся и гас. Ты следила одна Облаков розоватых волокна.
Смех прошел по лицу, но замолк и исчез. Что же мимо прошло и смутило? Ухожу в розовеющий лес Ты забудешь меня, как простила.

Апрель 1902

 

Там — в улице стоял какой-то дом…

Там — в улице стоял какой-то дом, И лестница крутая в тьму водила. Там открывалась дверь, звеня стеклом, Свет выбегал, — и снова тьма бродила.
Там в сумерках белел дверной навес Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом. Там гул шагов терялся и исчез На лестнице — при свете лампы жолтом.
Там наверху окно смотрело вниз, Завешанное неподвижной шторой, И, словно лоб наморщенный, карниз Гримасу придавал стене — и взоры…
Там, в сумерках, дрожал в окошках свет, И было пенье, музыка и танцы. А с улицы — ни слов, ни звуков нет, — И только стекол выступали глянцы.
По лестнице над сумрачным двором Мелькала тень, и лампа чуть светила. Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом, Свет выбегал, и снова тьма бродила.

1 мая 1902

 

Мы встречались с тобой на закате…

Мы встречались с тобой на закате. Ты веслом рассекала залив. Я любил твое белое платье, Утонченность мечты разлюбив.
Были странны безмолвные встречи. Впереди — на песчаной косе Загорались вечерние свечи. Кто-то думал о бледной красе.
Приближений, сближений, сгорании Не приемлет лазурная тишь… Мы встречались в вечернем тумане, Где у берега рябь и камыш.
Ни тоски, ни любви, ни обиды, Всё померкло, прошло, отошло.. Белый стан, голоса панихиды И твое золотое весло.

13 мая 1902

 

Тебя скрывали туманы…

Тебя скрывали туманы, И самый голос был слаб. Я помню эти обманы, Я помню, покорный раб.
Тебя венчала корона Еще рассветных причуд. Я помню ступени трона И первый твой строгий суд.
Какие бледные платья! Какая странная тишь! И лилий полны объятья, И ты без мысли глядишь.
Кто знает, где это было? Куда упала Звезда? Какие слова говорила, Говорила ли ты тогда?
Но разве мог не узнать я Белый речной цветок, И эти бледные платья, И странный, белый намек?

Май 1902

 

Поздно. В окошко закрытое…

Поздно. В окошко закрытое Горькая мудрость стучит. Всё ликованье забытое Перелетело в зенит.
Поздно. Меня не обманешь ты. Смейся же, светлая тень! В небе купаться устанешь ты — Вечером сменится день.
Сменится мертвенной скукою — Краски поблёкнут твои… Мудрость моя близорукая. Темные годы мои!

Май 1902

 

Когда святого забвения…

Когда святого забвения Кругом недвижная тишь, — Ты смотришь в тихом томлении, Речной раздвинув камыш.
Я эти травы зеленые Люблю и в сонные дни. Не в них ли мои потаенные, Мои золотые огни?
Ты смотришь тихая, строгая, В глаза прошедшей мечте. Избрал иную дорогу я, — Иду, — и песни не те…
Вот скоро вечер придвинется, И ночь — навстречу судьбе: Тогда мой путь опрокинется, И я возвращусь к Тебе.

Май 1902

 

Ты не ушла. Но, может быть…

Ты не ушла. Но, может быть, В своем непостижимом строе Могла исчерпать и избыть Всё мной любимое, земное…
И нет разлуки тяжелей: Тебе, как роза, безответной, Пою я, серый соловей, В моей темнице многоцветной!

28 мая 1902

 

Брожу в стенах монастыря…

Брожу в стенах монастыря, Безрадостный и темный инок. Чуть брежжит бледная заря, — Слежу мелькания снежинок.
Ах, ночь длинна, заря бледна На нашем севере угрюмом. У занесенного окна Упорным предаюся думам.
Один и тот же снег — белей Нетронутой и вечной ризы. И вечно бледный воск свечей, И убеленные карнизы.
Мне странен холод здешних стен И непонятна жизни бедность. Меня пугает сонный плен И братии мертвенная бледность.
Заря бледна и ночь долга, Как ряд заутрень и обеден. Ах, сам я бледен, как снега, В упорной думе сердцем беден…

11 июня 1902

С. Шахматово

 

На ржавых петлях открываю ставни…

На ржавых петлях открываю ставни, Вдыхаю сладко первые струи. С горы спустился весь туман недавний И, белый, обнял пажити мои.
Там рассвело, но солнце не всходило Я ожиданье чувствую вокруг. Спи без тревог. Тебя не разбудила Моя мечта, мой безмятежный друг.
Я бодрствую, задумчивый мечтатель: У изголовья, в тайной ворожбе, Твои черты, философ и ваятель, Изображу и передам тебе.
Когда-нибудь в минуту восхищенья С ним заодно и на закате дня, Даря ему свое изображенье, Ты скажешь вскользь: «Как он любил меня!»

Июнь 1902

 

Хоронил я тебя, и, тоскуя…

Хоронил я тебя, и, тоскуя, Я растил на могиле цветы, Но в лазури, звеня и ликуя, Трепетала, блаженная, ты.
И к родимой земле я клонился, И уйти за тобою хотел, Но, когда я рыдал и молился, Звонкий смех твой ко мне долетел.
Похоронные слезы напрасны — Ты трепещешь, смеешься, жива! И растут на могиле прекрасной Не цветы — огневые слова!

Июнь 1902

 

Ушли в туман мечтания…

Ушли в туман мечтания, Забылись все слова. Вся в розовом сиянии Воскресла синева.
Умчались тучи грозные И пролились дожди. Великое, бесслезное!.. Надейся, верь и жди.

30 июня 1902

 

Пробивалась певучим потоком…

Пробивалась певучим потоком, Уходила в немую лазурь, Исчезала в просторе глубоком Отдаленным мечтанием бурь. Мы, забыты в стране одичалой, Жили бедные, чуждые слез, Трепетали, молились на скалы, Не видали сгорающих роз. Вдруг примчалась на север угрю-угый, В небывалой предстала красе, Назвала себя смертною думой, Солнце, месяц и звезды в косе. Отошли облака и тревоги, Всё житейское — в сладостной мгле, Побежали святые дороги, Словно небо вернулось к земле. И на нашей земле одичалой Мы постигли сгорания роз. Злые думы и гордые скалы — Всё растаяло в пламени слез.

1 июля 1902

 

На смерть деда

Мы вместе ждали смерти или сна. Томительные проходили миги. Вдруг ветерком пахнуло от окна, Зашевелился лист Священной Книги.
Там старец шел — уже, как лунь, седой — Походкой бодрою, с веселыми глазами, Смеялся нам, и всё манил рукой, И уходил знакомыми шагами.
И вдруг мы все, кто был — и стар и млад, — Узнали в нем того, кто перед нами, И, обернувшись с трепетом назад, Застали прах с закрытыми глазами…
Но было сладко душу уследить И в отходящей увидать веселье. Пришел наш час — запомнить и любить, И праздновать иное новоселье.

1 июля 1902 г.

С. Шахматово

 

Я, отрок, зажигаю свечи…

Я, отрок, зажигаю свечи, Огонь кадильный берегу. Она без мысли и без речи На том смеется берегу.
Люблю вечернее моленье У белой церкви над рекой, Передзакатное селенье И сумрак мутно-голубой.
Покорный ласковому взгляду, Любуюсь тайной красоты, И за церковную ограду Бросаю белые цветы.
Падет туманная завеса. Жених сойдет из алтаря. И от вершин зубчатых леса Забрежжит брачная заря.

7 июля 1902

 

Говорили короткие речи…

Говорили короткие речи, К ночи ждали странных вестей. Никто не вышел навстречу. Я стоял один у дверей.
Подходили многие к дому, Крича и плача навзрыд. Все были мне незнакомы, И меня не трогал их вид.
Все ждали какой-то вести. Из отрывков слов я узнал Сумасшедший бред о невесте, О том, что кто-то бежал.
И, всходя на холмик за садом, Все смотрели в синюю даль. И каждый притворным взглядом Показать старался печаль.
Я один не ушел от двери И не смел войти и спросить. Было сладко знать о потере, Но смешно о ней говорить.
Так стоял один — без тревоги. Смотрел на горы вдали. А там — на крутой дороге — Уж клубилось в красной пыли.

15 июля 1902

 

Сбежал с горы и замер в чаще…

Сбежал с горы и замер в чаще. Кругом мелькают фонари… Как бьется сердце — злей и чаще! Меня проищут до зари.
Огонь болотный им неведом. Мои глаза — глаза совы. Пускай бегут за мною следом Среди запутанной травы.
Мое болото их затянет, Сомкнется мутное кольцо, И, опрокинувшись, заглянет Мой белый призрак им в лицо.

21 июля 1902

 

Как сон, уходит летний день…

Как сон, уходит летний день. И летний вечер только снится. За ленью дальних деревень Моя задумчивость таится.
Дышу и мыслю и терплю. Кровавый запад так чудесен. Я этот час, как сон, люблю, И силы нет страшиться песен.
Я в этот час перед тобой Во прахе горестной душою. Мне жутко с песней громовой Под этой тучей грозовою.

27 июля 1902

 

Я и молод, и свеж, и влюблен…

Я и молод, и свеж, и влюблен, Я в тревоге, в тоске и в мольбе, Зеленею, таинственный клен, Неизменно склоненный к тебе. Теплый ветер пройдет по листам Задрожат от молитвы стволы, На лице, обращенном к звездам, Ароматные слезы хвалы. Ты придешь под широкий шатер В эти бледные сонные дни Заглядеться на милый убор, Размечтаться в зеленой тени. Ты одна, влюблена и со мной, Нашепчу я таинственный сон. И до ночи — с тоскою, с тобой, Я с тобой, зеленеющий клен.

31 июля 1902

 

Ужасен холод вечеров…

Ужасен холод вечеров, Их ветер, бьющийся в тревоге, Несуществующих шагов Тревожный шорох на дороге.
Холодная черта зари — Как память близкою недуга И верный знак, что мы внутри Неразмыкаемого круга.

Июль 1902

 

Свет в окошке шатался…

Свет в окошке шатался, В полумраке — один — У подъезда шептался С темнотой арлекин.
Был окутанный мглою Бело-красный наряд Наверху — за стеною — Шутовской маскарад.
Там лицо укрывали В разноцветную ложь. Но в руке узнавали Неизбежную дрожь.
«Он» — мечом деревянным Начертал письмена. Восхищенная странным, Потуплялась «Она».
Восхищенью не веря, С темнотою — один — У задумчивой двери Хохотал арлекин.

6 августа 1902

 

Тебе, Тебе, с иного света…

Тебе, Тебе, с иного света, Мой Друг, мой Ангел, мой Закон! Прости безумного поэта, К тебе не возвратится он.
Я был безумен и печален, Я искушал свою судьбу, Я золотистым сном ужален И чаю таинства в гробу.
Ты просияла мне из ночи, Из бедной жизни увела, Ты долу опустила очи, Мою Ты музу приняла.
В гробу я слышу голос птичий, Весна близка, земля сыра. Мне золотой косы девичьей Понятна томная игра.

14 августа 1902

 

Без Меня б твои сны улетали…

Без Меня б твои сны улетали В безжеланно-туманную высь, Ты воспомни вечерние дали, В тихий терем, дитя, постучись.
Я живу над зубчатой землею, Вечерею в Моем терему. Приходи, Я тебя успокою, Милый, милый, тебя обниму.
Отошла Я в снега без возврата, Но, холодные вихри крутя, На черте огневого заката Начертала Я Имя, дитя…

Август 1902

 

В чужбину по гудящей стали…

В чужбину по гудящей стали Лечу, опомнившись едва, И, веря обещаньям дали, Твержу вчерашние слова.
Теперь я знаю: где-то в мире, За далью каменных дорог, На страшном, на последнем пире Для нас готовит встречу бог.
И нам недолго любоваться На эти, здешние пиры:
Пред нами тайны обнажатся, Возблещут новые миры.

Август 1902

 

Золотистою долиной…

Золотистою долиной Ты уходишь, нем и дик. Тает в небе журавлиный Удаляющийся крик.
Замер, кажется, в зените Грустный голос, долгий звук. Бесконечно тянет нити Торжествующий паук.
Сквозь прозрачные волокна Солнце, света не тая, Праздно бьет в слепые окна Опустелого жилья.
За нарядные одежды Осень солнцу отдала Улетевшие надежды Вдохновенного тепла.

29 августа 1902

 

Я вышел в ночь — узнать, понять…

Я вышел в ночь — узнать, понять Далекий шорох, близкий ропот, Несуществующих принять, Поверить в мнимый конский топот.
Дорога, под луной бела, Казалось, полнилась шагами. Там только чья-то тень брела И опустилась за холмами.
И слушал я — и услыхал: Среди дрожащих лунных пятен Далеко, звонко конь скакал, И легкий посвист был понятен.
Но здесь, и дальше — ровный звук, И сердце медленно боролось, О, как понять, откуда стук, Откуда будет слышен голос?
И вот, слышнее звон копыт, И белый конь ко мне несется… И стало ясно, кто молчит И на пустом седле смеется.
Я вышел в ночь — узнать, понять Далекий шорох, близкий ропот, Несуществующих принять, Поверить в мнимый конский топот.

6 сентября 1902

С.-Петербург

 

Давно хожу я под окнами…

Давно хожу я под окнами, Но видел ее лишь раз. Я в небе слежу за волокнами И думаю: день погас.
Давно я думу печальную Всю отдал за милый сон. Но песню шепчу прощальную И думаю: где же он?
Она окно занавесила — Не смотрит ли милый глаз? Но сердцу, сердцу не весело Я видел ее лишь раз.
Погасло небо осеннее И розовый небосклон. А я считаю мгновения И думаю: где же сон?

7 сентября 1902

 

В городе колокол бился…

В городе колокол бился, Поздние славя мечты Я отошел и молился Там, где провиделась Ты
Слушая зов иноверца, Поздними днями дыша, Билось по-прежнему сердце, Не изменялась душа.
Всё отошло, изменило, Шепчет про душу мою… Ты лишь Одна сохранила Древнюю Тайну Свою.

15 сентября 1902

 

Я просыпался и всходил…

Я просыпался и всходил К окну на темные ступени. Морозный месяц серебрил Мои затихнувшие сени.
Давно уж не было вестей, Но город приносил мне звуки, И каждый день я ждал гостей И слушал шорохи и стуки.
И в полночь вздрагивал не раз, И, пробуждаемый шагами, Всходил к окну — и видел газ, Мерцавший в улицах цепями.
Сегодня жду моих гостей И дрогну, и сжимаю руки. Давно мне не было вестей, Но были шорохи и стуки.

18 сентября 1902

 

Экклесиаст

Благословляя свет и тень И веселясь игрою лирной, Смотри туда — в хаос безмирный, Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь, Твои наполнены кувшины, Миндаль цветет на дне долины, И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах, Полдневным солнцем залитая, Идешь — повязка золотая В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы, И вот — кузнечик тяжелеет, И на дороге ужас веет, И помрачились высоты.
Молоть устали жернова. Бегут испуганные стражи, И всех объемлет призрак вражий, И долу гнутся дерева.
Всё диким страхом смятено. Столпились в кучу люди, звери. И тщетно замыкают двери Досель смотревшие в окно.

24 сентября 1902

 

Она стройна и высока…

Она стройна и высока, Всегда надменна и сурова. Я каждый день издалека Следил за ней, на всё готовый.
Я знал часы, когда сойдет Она — и с нею отблеск шаткий. И, как злодей, за поворот Бежал за ней, играя в прятки.
Мелькали жолтые огни И электрические свечи. И он встречал ее в тени, А я следил и пел их встречи.
Когда, внезапно смущены, Они предчувствовали что-то, Меня скрывали в глубины Слепые темные ворота.
И я, невидимый для всех, Следил мужчины профиль грубый, Ее сребристо-черный мех И что-то шепчущие губы.

27 сентября 1902

 

Был вечер поздний и багровый…

Был вечер поздний и багровый, Звезда-предвестница взошла. Над бездной плакал голос новый — Младенца Дева родила.
На голос тонкий и протяжный, Как долгий визг веретена, Пошли в смятеньи старец важный, И царь, и отрок, и жена.
И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине Среди толпы возник Иуда В холодной маске, на коне.
Владыки, полные заботы, Послали весть во все концы, И на губах Искариота Улыбку видели гонцы.

19 апреля — 28 сентября 1902

 

Старик

Под старость лет, забыв святое, Сухим вниманьем я живу. Когда-то — там — нас было двое, Но то во сне — не наяву.
Смотрю на бледный цвет осенний, О чем-то память шепчет мне… Но разве можно верить тени, Мелькнувшей в юношеском сне?
Всё это было, или мнилось? В часы забвенья старых ран Мне иногда подолгу снилась Мечта, ушедшая в туман.
Но глупым сказкам я не верю, Больной, под игом седины. Пускай другой отыщет двери, Какие мне не суждены.

29 сентября 1902

 

При жолтом свете веселились…

При жолтом свете веселились, Всю ночь у стен сжимался круг, Ряды танцующих двоились, И мнился неотступный друг.
Желанье поднимало груди, На лицах отражался зной. Я проходил с мечтой о чуде, Томимый похотью чужой…
Казалось, там, за дымкой пыли, В толпе скрываясь, кто-то жил, И очи странные следили, И голос пел и говорил…

Сентябрь 1902

 

Явился он на стройном бале…

Явился он на стройном бале В блестяще сомкнутом кругу. Огни зловещие мигали, И взор описывал дугу.
Всю ночь кружились в шумном танце, Всю ночь у стен сжимался круг. И на заре — в оконном глянце Бесшумный появился друг.
Он встал и поднял взор совиный, И смотрит — пристальный — один, Куда за бледной Коломбиной Бежал звенящий Арлекин.
А там — в углу — под образами. В толпе, мятущейся пестро, Вращая детскими глазами, Дрожит обманутый Пьеро.

7 октября 1902

 

Свобода смотрит в синеву…

Свобода смотрит в синеву. Окно открыто. Воздух резок. За жолто-красную листву Уходит месяца отрезок.
Он будет ночью — светлый серп, Сверкающий на жатве ночи. Его закат, его ущерб В последний раз ласкает очи.
Как и тогда, звенит окно. Но голос мой, как воздух свежий, Пропел давно, замолк давно Под тростником у прибережий.
Как бледен месяц в синеве, Как золотится тонкий волос… Как там качается в листве Забытый, блеклый, мертвый колос.

10 октября 1902

 

Ушел он, скрылся в ночи…

Ушел он, скрылся в ночи, Никто не знает, куда. На столе остались ключи, В столе — указанье следа.
И кто же думал тогда, Что он не придет домой? Стихала ночная езда — Он был обручен с Женой.
На белом холодном снегу Он сердце свое убил. А думал, что с Ней в лугу Средь белых лилий ходил.
Вот брежжит утренний свет, Но дома его всё нет. Невеста напрасно ждет, Он был, но он не придет.

12 октября 1902

 

Religio

[3]

1

Любил я нежные слова. Искал таинственных соцветий. И, прозревающий едва, Еще шумел, как в играх дети.
Но, выходя под утро в луг, Твердя невнятные напевы, Я знал Тебя, мой вечный друг, Тебя, Хранительница-Дева.
Я знал, задумчивый поэт, Что ни один не ведал гений Такой свободы, как обет Моих невольничьих Служении.

2

Безмолвный призрак в терему, Я — черный раб проклятой крови. Я соблюдаю полутьму В Ее нетронутом алькове.
Я стерегу Ее ключи И с Ней присутствую, незримый. Когда скрещаются мечи За красоту Недостижимой.
Мой голос глух, мой волос сед. Черты до ужаса недвижны. Со мной всю жизнь — один Завет: Завет служенья Непостижной.

18 октября 1902

 

Вхожу я в темные храмы…

Вхожу я в темные храмы, Совершаю бедный обряд. Там жду я Прекрасной Дамы В мерцаньи красных лампад.
В тени у высокой колонны Дрожу от скрипа дверей. А в лицо мне глядит, озаренный, Только образ, лишь сон о Ней.
О, я привык к этим ризам Величавой Вечной Жены! Высоко бегут по карнизам Улыбки, сказки и сны.
О, Святая, как ласковы свечи, Как отрадны Твои черты! Мне не слышны ни вздохи, ни речи, Но я верю: Милая — Ты.

25 октября 1902

 

Будет день, словно миг веселья…

Будет день, словно миг веселья. Мы забудем все имена. Ты сама придешь в мою келью И разбудишь меня от сна.
По лицу, объятому дрожью, Угадаешь думы мои. Но всё прежнее станет ложью, Чуть займутся Лучи Твои.
Как тогда, с безгласной улыбкой Ты прочтешь на моем челе О любви неверной и зыбкой, О любви, что цвела на земле.
Но тогда — величавей и краше, Без сомнений и дум приму. И до дна исчерпаю чашу, Сопричастный Дню Твоему.

31 октября 1902

 

Его встречали повсюду…

Его встречали повсюду На улицах в сонные дни. Он шел и нес свое чудо, Спотыкаясь в морозной тени.
Входил в свою тихую келью, Зажигал последний свет, Ставил лампаду веселью И пышный лилий букет.
Ему дивились со смехом, Говорили, что он чудак. Он думал о шубке с мехом И опять скрывался во мрак.
Однажды его проводили, Он весел и счастлив был, А утром в гроб уложили, И священник тихо служил.

Октябрь 1902

 

Разгораются тайные знаки…

Разгораются тайные знаки На глухой, непробудной стене Золотые и красные маки Надо мной тяготеют во сне
Укрываюсь в ночные пещеры И не помню суровых чудес. На заре — голубые химеры Смотрят в зеркале ярких небес.
Убегаю в прошедшие миги, Закрываю от страха глаза, На листах холодеющей книги — Золотая девичья коса.
Надо мной небосвод уже низок, Черный сон тяготеет в груди. Мой конец предначертанный близок, И война, и пожар — впереди.

Октябрь 1902

 

Мне страшно с Тобой встречаться…

Мне страшно с Тобой встречаться. Страшнее Тебя не встречать. Я стал всему удивляться, На всем уловил печать
По улице ходят тени, Не пойму — живут, или спят… Прильнув к церковной ступени, Боюсь оглянуться назад.
Кладут мне на плечи руки, Но я не помню имен. В ушах раздаются звуки Недавних больших похорон.
А хмурое небо низко — Покрыло и самый храм. Я знаю — Ты здесь, Ты близко. Тебя здесь нет. Ты — там.

5 ноября 1902

 

Дома растут, как желанья…

Дома растут, как желанья, Но взгляни внезапно назад:
Там, где было белое зданье, Увидишь ты черный смрад.
Так все вещи меняют место, Неприметно уходят ввысь. Ты, Орфей, потерял невесту, — Кто шепнул тебе — «Оглянись…»?
Я закрою голову белым, Закричу и кинусь в поток. И всплывет, качнется над телом Благовонный, речной цветок.

5 ноября 1902

 

Распутья

(1902-1904)

 

Я их хранил в приделе Иоанна…

Я их хранил в приделе Иоанна, Недвижный страж, — хранил огонь лампад.
И вот — Она, и к Ней — моя Осанна — Венец трудов — превыше всех наград.
Я скрыл лицо, и проходили годы. Я пребывал в Служеньи много лет.
И вот зажглись лучом вечерним своды, Она дала мне Царственный Ответ.
Я здесь один хранил и теплил свечи. Один — пророк — дрожал в дыму кадил.
И в Оный День — один участник Встречи — Я этих Встреч ни с кем не разделил.

8 ноября 1902

 

Сфинкс

Шевельнулась безмолвная сказка пустынь, Голова поднялась, высока. Задрожали слова оскорбленных богинь И готовы слететь с языка…
Преломилась излучиной гневная бровь, Зарываются когти в песке… Я услышу забытое слово Любовь На забытом, живом языке…
Но готовые врыться в сыпучий песок Выпрямляются лапы его… И опять предо мной — только тайный намек — Нераскрытой мечты торжество.

8 ноября 1902

 

Загляжусь ли я в ночь на метелицу…

Загляжусь ли я в ночь на метелицу, Загорюсь — и погаснуть невмочь. Что в очах Твоих, красная девица, Нашептала мне синяя ночь.
Нашепталась мне сказка косматая, Нагадал заколдованный луг Про тебя сновиденья крылатые, Про тебя, неугаданный друг.
Я завьюсь снеговой паутиною, Поцелуи — что долгие сны. Чую сердце твое лебединое, Слышу жаркое сердце весны
Нагадала Большая Медведица, Да колдунья, морозная дочь, Что в очах твоих, красная девица, На челе твоем, синяя ночь.

12 ноября 1902

 

Стою у власти, душой одинок…

Стою у власти, душой одинок, Владыка земной красоты. Ты, полный страсти ночной цветок, Полюбила мои черты.
Склоняясь низко к моей груди, Ты печальна, мой вешний цвет. Здесь сердце близко, но там впереди Разгадки для жизни нет.
И, многовластный, числю, как встарь, Ворожу и гадаю вновь, Как с жизнью страстной я, мудрый царь, Сочетаю Тебя, Любовь?

14 ноября 1902

 

Ушел я в белую страну…

Ушел я в белую страну, Минуя берег возмущенный. Теперь их голос отдаленный Не потревожит тишину.
Они настойчиво твердят, Что мне, как им, любезно братство, И христианское богатство Самоуверенно сулят.
Им нет числа. В своих гробах Они замкнулись неприступно. Я знаю: больше, чем преступно, Будить сомненье в их сердцах.
Я кинул их на берегу. Они ужасней опьяненных. И в глубинах невозмущенных Мой белый светоч берегу.

16 ноября 1902

 

Еще бледные зори на небе…

Еще бледные зори на небе, Далеко запевает петух. На полях в созревающем хлебе Червячок засветил и потух.
Потемнели ольховые ветки, За рекой огонек замигал. Сквозь туман чародейный и редкий Невидимкой табун проскакал.
Я печальными еду полями, Повторяю печальный напев. Невозможные сны за плечами Исчезают, душой овладев.
Я шепчу и слагаю созвучья — Небывалое в думах моих. И качаются серые сучья, Словно руки и лица у них.

17 ноября 1902

 

Песня Офелии

Он вчера нашептал мне много, Нашептал мне страшное, страшное… Он ушел печальной, дорогой, А я забыла вчерашнее — забыла вчерашнее.
Вчера это было — давно ли? Отчего он такой молчаливый? Я не нашла моих лилий в поле, Я не искала плакучей ивы — плакучей ивы.
Ах, давно ли! Со мною, со мною Говорили — и меня целовали… И не помню, не помню — скрою, О чем берега шептали — берега шептали.
Я видела в каждой былинке Дорогое лицо его страшное… Он ушел по той же тропинке, Куда уходило вчерашнее — уходило вчерашнее.
Я одна приютилась в поле, И не стало больше печали. Вчера это было — давно ли? Со мной говорили, и меня целовали — меня целовали.

23 ноября 1902

 

Я, изнуренный и премудрый…

Я, изнуренный и премудрый, Восстав от тягостного сна, Перед Тобою, Златокудрой, Склоняю долу знамена.
Конец всеведущей гордыне. — Прошедший сумрак разлюбя, Навеки преданный Святыне, Во всем послушаюсь Тебя.
Зима пройдет — в певучей вьюге Уже звенит издалека. Сомкнулись царственные дуги, Душа блаженна, Ты близка.

30 ноября 1902

 

Царица смотрела заставки…

Царица смотрела заставки — Буквы из красной позолоты. Зажигала красные лампадки, Молилась богородице кроткой.
Протекали над книгой Глубинной Синие ночи царицы. А к Царевне с вышки голубиной Прилетали белые птицы.
Рассыпала Царевна зерна, И плескались белые перья. Голуби ворковали покорно В терему — под узорчатой дверью
Царевна румяней царицы — Царицы, ищущей смысла. В книге на каждой странице Золотые да красные числа.
Отворилось облако высоко, И упала Голубиная книга. А к Царевне из лазурного ока Прилетела воркующая птица.
Царевне так томно и сладко, — Царевна-Невеста — что лампадка У царицы синие загадки — Золотые да красные заставки.
Поклонись, царица. Царевне, Царевне золотокудрой: От твоей глубинности древней — Голубиной кротости мудрой.
Ты сильна, царица, глубинностью, В твоей книге раззолочены страницы. А Невеста одной невинностью Твои числа замолит, царица.

14 декабря 1902

 

Все кричали у круглых столов…

Все кричали у круглых столов, Беспокойно меняя место. Было тускло от винных паров. Вдруг кто-то вошел — и сквозь гул голосов Сказал: «Вот моя невеста».
Никто не слыхал ничего. Все визжали неистово, как звери. А один, сам не зная отчего, — Качался и хохотал, указывая на него И на девушку, вошедшую в двери.
Она уронила платок, И все они, в злобном усильи, Как будто поняв зловещий намек, Разорвали с визгом каждый клочок И окрасили кровью и пылью.
Когда все опять подошли к столу, Притихли и сели на место, Он указал им на девушку в углу, И звонко сказал, пронизывая мглу «Господа! Вот моя невеста».
И вдруг тот, кто качался и хохотал, Бессмысленно протягивая руки, Прижался к столу, задрожал, — И те, кто прежде безумно кричал, Услышали плачущие звуки.

25 декабря 1902

 

Покраснели и гаснут ступени…

Покраснели и гаснут ступени. Ты сказала сама: «Приду».
У входа в сумрак молений Я открыл мое сердце. — Жду —
Что скажу я тебе — не знаю. Может быть, от счастья умру. Но, огнем вечерним сгорая, Привлеку и тебя к костру.
Расцветает красное пламя. Неожиданно сны сбылись. Ты идешь. Над храмом, над нами — Беззакатная глубь и высь.

25 декабря 1902

 

Я искал голубую дорогу…

Я искал голубую дорогу И кричал, оглушенный людьми, Подходя к золотому порогу, Затихал пред Твоими дверьми.
Проходила Ты в дальние залы, Величава, тиха и строга. Я носил за Тобой покрывало И смотрел на Твои жемчуга.

Декабрь 1902

 

На обряд я спешил погребальный…

На обряд я спешил погребальный, Ускоряя таинственный бег. Сбил с дороги не ветер печальный — Закрутил меня розовый снег.
Притаился я в тихой долине — Расступилась морозная мгла. Вот и церковь видна на равнине — Золотятся ее купола…
Никогда не устану молиться, Никогда не устану желать, — Только б к милым годам возвратиться И младенческий сон увидать!

Декабрь 1902

 

Она ждала и билась в смертной муке…

Она ждала и билась в смертной муке. Уже маня, как зов издалека, Туманные протягивались руки, И к ним влеклась неверная рука.
И вдруг дохнул весенний ветер сонный, Задул свечу, настала тишина, И голос важный, голос благосклонный Запел вверху, как тонкая струна.

Декабрь 1902

 

Запевающий сон, зацветающий цвет…

Запевающий сон, зацветающий цвет, Исчезающий день, погасающий свет
Открывая окно, увидал я сирень. Это было весной — в улетающий день.
Раздышались цветы — и на темный карниз Передвинулись тени ликующих риз.
Задыхалась тоска, занималась душа, Распахнул я окно, трепеща и дрожа.
И не помню — откуда дохнула в лицо, Запевая, старая, взошла на крыльцо.

Сентябрь — декабрь 1902

 

Андрею Белому

Целый год не дрожало окно, Не звенела тяжелая дверь;
Всё забылось — забылось давно, И она отворилась теперь.
Суетились, поспешно крестясь. Выносили серебряный гроб…
И старуха, за ручку держась, Спотыкалась о снежный сугроб.
Равнодушные лица толпы, Любопытных соседей набег… И кругом протоптали тропы, Осквернив целомудренный снег
Но, ложась в снеговую постель, Услыхал заключенный в гробу, Как вдали запевала метель, К небесам подымая трубу.

6 января 1903

 

Я к людям не выйду навстречу…

Я к людям не выйду навстречу, Испугаюсь хулы и похвал. Пред Тобой Одною отвечу, За то, что всю жизнь молчал
Молчаливые мне понятны, И люблю обращенных в слух. За словами — сквозь гул невнятный Просыпается светлый Дух.
Я выйду на праздник молчанья, Моего не заметят лица. Но во мне — потаенное знанье О любви к Тебе без конца.

14 января 1903

 

Днем за нашей стеной молчали…

Днем за нашей стеной молчали, — Кто-то злой измерял свою совесть. И к вечеру мы услыхали, Как раскрылась странная повесть.
Вчера еще были объятья, Еще там улыбалось и пело. По крику, по шороху платья Мы узнали свершенное дело.
Там в книге открылась страница, И ее пропустить не смели… А утром узнала столица То, о чем говорили неделю…
И всё это — здесь за стеною, Где мы так привыкли к покою! Какой же нам-то ценою Досталось счастье с тобою!

29 января 1903

 

Разгадал я, какие цветы…

Разгадал я, какие цветы Ты растила на белом окне. Испугалась наверное ты, Что меня увидала во сне:
Как хожу среди белых цветов И не вижу мерцания дня. Пусть он радостен, пусть он суров — Всё равно ты целуешь меня…
Ты у солнца не спросишь, где друг, Ты и солнце боишься впустить: Раскаленный блуждающий круг Не умеет так страстно любить.
Утром я подошел и запел, И не скроешь — услышала ты, Только голос ответный звенел, И, качаясь, белели цветы…

9 февраля 1903

 

Погружался я в море клевера…

Погружался я в море клевера, Окруженный сказками пчел. Но ветер, зовущий с севера, Мое детское сердце нашел.
Призывал на битву равнинную — Побороться с дыханьем небес. Показал мне дорогу пустынную, Уходящую в темный лес.
Я иду по ней косогорами И смотрю неустанно вперед, Впереди с невинными взорами Мое детское сердце идет.
Пусть глаза утомятся бессонные, Запоет, заалеет пыль… Мне цветы и пчелы влюбленные Рассказали не сказку — быль.

18 февраля 1903

 

Зимний ветер играет терновником…

Зимний ветер играет терновником, Задувает в окне свечу. Ты ушла на свиданье с любовником. Я один. Я прощу. Я молчу.
Ты не знаешь, кому ты молишься, — Он играет и шутит с тобой. О терновник холодный уколешься, Возвращаясь ночью домой.
Но, давно прислушавшись к счастию, У окна я тебя подожду. Ты ему отдаешься со страстию. Всё равно. Я тайну блюду.
Всё, что в сердце твоем туманится, Станет ясно в моей тишине. И когда он с тобой расстанется, Ты признаешься только мне.

20 февраля 1903

 

Снова иду я над этой пустынной равниной…

Снова иду я над этой пустынной равниной. Сердце в глухие сомненья укрыться не властно. Что полюбил я в твоей красоте лебединой — Вечно прекрасно, но сердце несчастно.
Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь, Но, перейдя за черту человеческой речи, Я и молчу, и в слезах на тебя улыбаюсь: Проводы сердца — и новые встречи.
Снова нахмурилось небо, и будет ненастье. Сердцу влюбленному негде укрыться от боли. Так и счастливому страшно, что кончится счастье Так и свободный боится неволи.

22 февраля 1903

 

Всё ли спокойно в народе?..

— Всё ли спокойно в народе? — Нет. Император убит. Кто-то о новой свободе На площадях говорит.
— Все ли готовы подняться? — Нет. Каменеют и ждут. Кто-то велел дожидаться. Бродят и песни поют.
— Кто же поставлен у власти? — Власти не хочет народ. Дремлют гражданские страсти — Слышно, что кто-то идет.
— Кто ж он, народный смиритель? — Темен, и зол, и свиреп: Инок у входа в обитель Видел его — и ослеп.
Он к неизведанным безднам Гонит людей, как стада… Посохом гонит железным… — Боже! Бежим от Суда!

3 марта 1903

 

Мне снились веселые думы…

Мне снились веселые думы, Мне снилось, что я не один… Под утро проснулся от шума И треска несущихся льдин.
Я думал о сбывшемся чуде… А там, наточив топоры, Веселые красные люди, Смеясь, разводили костры:
Смолили тяжелые челны… Река, распевая, несла И синие льдины, и волны, И тонкий обломок весла…
Пьяна от веселого шума. Душа небывалым полна.. Со мною — весенняя дума, Я знаю, что Ты не одна…

11 марта 1903

 

Отворяются двери — там мерцанья…

Отворяются двери — там мерцанья, И за ярким окошком — виденья. Не знаю — и не скрою незнанья, Но усну — и потекут сновиденья.
В тихом воздухе — тающее, знающее… Там что-то притаилось и смеется. Что смеется? Мое ли, вздыхающее, Мое ли сердце радостно бьется?
Весна ли за окнами — розовая, сонная? Или это Ясная мне улыбается? Или только мое сердце влюбленное? Или только кажется? Или все узнается?

17 марта 1903

 

Я вырезал посох из дуба…

Я вырезал посох из дуба Под ласковый шопот вьюги Одежды бедны и грубы, О, как недостойны подруги!
Но найду, и нищий, дорогу, Выходи, морозное солнце! Проброжу весь день, ради бога, Ввечеру постучусь в оконце.
И откроет белой рукою Потайную дверь предо мною Молодая, с золотой косою, С ясной, открытой душою.
Месяц и звезды в косах… «Входи, мой царевич приветный». И бедный дубовый посох Заблестит слезой самоцветной…

25 марта 1903

 

У забытых могил пробивалась трава…

У забытых могил пробивалась трава. Мы забыли вчера… И забыли слова… И настала кругом тишина…
Этой смертью отшедших, сгоревших дотла, Разве Ты не жива? Разве Ты не светла? Разве сердце Твое — не весна?
Только здесь и дышать, у подножья могил, Где когда-то я нежные песни сложил О свиданьи, быть может, с Тобой.
Где впервые в мои восковые черты Отдаленною жизнью повеяла Ты, Пробиваясь могильной травой.

1 апреля 1903

 

Я был весь в пестрых лоскутьях…

Я был весь в пестрых лоскутьях, Белый, красный, в безобразной маске Хохотал и кривлялся па распутъях, И рассказывал шуточные сказки.
Развертывал длинные сказанья Бессвязно, и долго, и звонко — О стариках, и о странах без названья, И о девушке с глазами ребенка.
Кто-то долго, бессмысленно смеялся, И кому-то становилось больно. И когда я внезапно сбивался, Из толпы кричали: «Довольно!»

Апрель 1908

 

По городу бегал черный человек…

По городу бегал черный человек. Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
Медленный, белый подходил рассвет, Вместе с человеком взбирался на лестницу.
Там, где были тихие, мягкие тени — Желтые полоски вечерних фонарей, —
Утренние сумерки легли на ступени, Забрались в занавески, в щели дверей.
Ах, какой бледный город на заре! Черный человечек плачет на дворе

Апрель 1903

 

Просыпаюсь я — и в поле туманно…

Просыпаюсь я — и в поле туманно, Но с моей вышки — на солнце укажу И пробуждение мое безжеланно, Как девушка, которой я служу.
Когда я в сумерки проходил по дороге, Заприметился в окошке красный огонек. Розовая девушка встала на пороге И сказала мне, что я красив и высок.
В этом вся моя сказка, добрые люди Мне больше не надо от вас ничего: Я никогда не мечтал о чуде — И вы успокойтесь — и забудьте про него.

2 мая 1903

 

Я умер. Я пал от раны…

Я умер. Я пал от раны. И друзья накрыли щитом Может быть, пройдут караваны И вожатый растопчет конем
Так лежу три дня без движенья. И взываю к песку: «Задуши!..» Но тело хранит от истленья Красноватый уголь души.
На четвертый день я восстану, Подыму раскаленный щит, Растравлю песком свою рану И приду к Отшельнице в скит.
Из груди, сожженной песками, Из плаща, в пыли и крови, Негодуя, вырвется пламя Безначальной, живой любви.

19 мая 1903

 

Если только она подойдет…

Если только она подойдет — Буду ждать, буду ждать… Голубой, голубой небосвод… Голубая спокойная гладь.
Кто прикликал моих лебедей? Кто над озером бродит, смеясь? Неужели средь этих людей Незаметно Заря занялась?
Всё равно — буду ждать, буду ждать. Я один, я в толпе, я — как все… Окунусь в безмятежную гладь — И всплыву в лебединой красе.

3 июня 1903

Bad Nauheim

 

Когда я стал дряхлеть и стынуть…

Когда я стал дряхлеть и стынуть, Поэт, привыкший к сединам, Мне захотелось отодвинуть Конец, сужденный старикам. И я опять, больной и хилый, Ищу счастливую звезду. Какой-то образ, прежде милый, Мне снится в старческом бреду, Быть может, память изменила, Но я не верю в эту ложь, И ничего не пробудила Сия пленительная дрожь. Все эти россказни далече — Они пленяли с юных лет, Но старость мне согнула плечи, И мне смешно, что я поэт… Устал я верить жалким книгам Таких же розовых глупцов! Проклятье снам! Проклятье мигам Моих пророческих стихов! Наедине с самим собою Дряхлею, сохну, душит злость, И я морщинистой рукою С усильем поднимаю трость… Кому поверить? С кем мириться? Врачи, поэты и попы… Ах, если б мог я научиться Бессмертной пошлости толпы!

4 июня 1903

Bad Nauheim

 

Очарованный вечер мой долог…

Очарованный вечер мой долог, И внимаю журчанью струи, Лег туманов белеющий полог На зеленые нивы Твои
Безотрадному сну я не верю, Погрузив мое сердце в покой… Скоро жизнь мою бурно измерю Пред неведомой встречей с Тобой…
Чьи-то очи недвижно и длинно На меня сквозь деревья глядят. Всё, что в сердце, по-детски невинно И не требует страстных наград.
Все, что в сердце, смежило ресницы, Но едва я заслышу. «Лети», — Полечу я с восторгами птицы, Оставляющей перья в пути…

11 июня 1903

Bad Nauheim.

 

Сердито волновались нивы…

Сердито волновались нивы Собака выла. Ветер дул. Ее восторг самолюбивый Я в этот вечер обманул.
Угрюмо шепчется болото. Взошла угрюмая луна. Там в поле бродит, плачет кто-то. Она! Наверное — она?
Она смутила сон мой странный — Пусть приютит ее другой: Надутый, глупый и румяный Паяц в одежде голубой.

12 июня 1903

Bad Nauheim

 

Скрипка стонет под горой…

Скрипка стонет под горой. В сонном парке вечер длинный, Вечер длинный — Лик Невинный, Образ девушки со мной.
Скрипки стон неутомимый Напевает мне: «Живи…» Образ девушки любимой — Повесть ласковой любви.

Июнь 1908.

Bad Nauheim

 

Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…

Ей было пятнадцать лет. Но по стуку Сердца — невестой быть мне могла. Когда я, смеясь, предложил ей руку, Она засмеялась и ушла.
Это было давно. С тех пор проходили Никому не известные годы и сроки. Мы редко встречались и мало говорили, Но молчанья были глубоки
И зимней ночью, верен сновиденью, Я вышел из людных и ярких зал, Где душные маски улыбались пенью, Где я ее глазами жадно провожал
И она вышла за мной, покорная, Сама не ведая, что будет через миг. И видела лишь ночь городская, черная, Как прошли и скрылись — невеста и жених
И в день морозный, солнечный, красный — Мы встретились в храме — в глубокой тишине Мы поняли, что годы молчанья были ясны, И то, что свершилось, — свершилось в вышине.
Этой повестью долгих, блаженных исканий Полна моя душная, песенная грудь. Из этих песен создал я зданье, А другие песни — спою когда-нибудь

16 июня 1903

Bad Nauheim

 

Двойник

Вот моя песня — тебе, Коломбина Это — угрюмых созвездий печать — Только в наряде шута-Арлекина Песни такие умею слагать.
Двое — мы тащимся вдоль по базару, Оба — в звенящем наряде шутов. Эй, полюбуйтесь на глупую пару, Слушайте звон удалых бубенцов!
Мимо идут, говоря: «Ты, прохожий, Точно такой же, как я, как другой; Следом идет на тебя непохожий Сгорбленный нищий с сумой и клюкой».
Кто, проходя, удостоит нас взора? Кто угадает, что мы с ним — вдвоем? Дряхлый старик повторяет мне: «Скоро» Я повторяю — «Пойдем же, пойдем»
Если прохожий глядит равнодушно, Он улыбается; я трепещу; Злобно кричу я: «Мне скучно! Мне душно?» Он повторяет: «Иди. Не пущу»
Там, где на улицу, в звонкую давку Взглянет и спрячется розовый лик, — Там мы войдем в многолюдную лавку, — Я — Арлекин, и за мною — старик.
О, если только заметят, заметят, Взглянут в глаза мне за пестрый наряд! — Может быть, рядом со мной они встретят Мой же — лукавый, смеющийся взгляд!
Там — голубое окно Коломбины, Розовый вечер, уснувший карниз… В смертном весельи — мы два Арлекина Юный и старый — сплелись, обнялись!
О, разделите! Вы видите сами: Те же глаза, хоть различен наряд!.. Старый — он тупо глумится над вами, Юный — он нежно вам преданный брат!
Та, что в окне, — розовей навечерий, Та, что вверху, — ослепительней дня! Там Коломбина! О, люди! О, звери! Будьте как дети. Поймите меня.

30 июля 1903

С. Шахматово

 

Вербная суббота

Вечерние люди уходят в дома. Над городом синяя ночь зажжена. Боярышни тихо идут в терема По улице веет, гуляет весна.
На улице праздник, на улице свет, И свечки и вербы встречают зарю. Дремотная сонь, неуловленный бред — Заморские гости приснились царю.
Приснились боярам… — Проснитесь, мы тут… Боярышня сонно склонилась во мгле Там тени идут и виденья плывут.. Что было на небе — теперь на земле…
Весеннее утро. Задумчивый сон. Влюбленные гости заморских племен И, может быть, поздних, веселых времен
Прозрачная тучка. Жемчужный узор. Там было свиданье. Там был разговор.
И к утру лишь бледной рукой отперлась, И розовой зорькой душа занялась.

1 сентября 1903

С.-Петербург

 

Иммануил Кант

Сижу за ширмой. У меня Такие крохотные ножки… Такие ручки у меня, Такое темное окошко… Тепло и темно. Я гашу Свечу, которую приносят, Но благодарность приношу. Меня давно развлечься просят. Но эти ручки… Я влюблен В мою морщинистую кожу… Могу увидеть сладкий сон, Но я себя не потревожу Не потревожу забытья, Вот этих бликов на окошке И ручки скрещиваю я, И также скрещиваю ножки. Сижу за ширмой. Здесь тепло Здесь кто то есть. Не надо свечки Глаза бездонны, как стекло. На ручке сморщенной колечки.

18 октября 1903

 

Когда я уйду на покой от времен…

Когда я уйду на покой от времен, Уйду от хулы и похвал, Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон, Которым я цвел и дышал.
Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла, Которое билось во мне, Когда подходила Ты, стройно бела, Как лебедь, к моей глубине
Не я возмущал Твою гордую лень — То чуждая сила его. Холодная туча смущала мой день, — Твой день был светлей моего.
Ты вспомнишь, когда я уйду на покой, Исчезну за синей чертой, — Одну только песню, что пел я с Тобой, Что Ты повторяла за мной.

1 ноября 1903

 

Так. Я знал. И ты задул…

Так. Я знал. И ты задул Яркий факел, изнывая В дымной мгле. В бездне — мрак, а в небе — гул. Милый друг! Звезда иная Нам открылась на земле.
Неразлучно — будем оба Клятву Вечности нести. Поздно встретимся у гроба На серебряном пути.
Там — сжимающему руки Руку нежную сожму. Молчаливому от муки Шею крепко обниму
Так. Я слышал весть о новом! Маска траурной души! В Оный День — знакомым словом Снова сердце оглуши!
И тогда — в гремящей сфере Небывалого огня — Светлый меч нам вскроет двери Ослепительного Дня.

1 ноября 1903

 

Ты у камина, склонив седины…

Ты у камина, склонив седины, Слушаешь сказки в стихах. Мы за тобою — незримые сны Чертим узор на стенах
Дочь твоя — в креслах — весны розовей, Строже вечерних теней. Мы никогда не стучали при ней, Мы не шалили при ней.
Как у тебя хорошо и светло — Нам за стеною темно… Дай пошалим, постучимся в стекло, Дай-ка — забьемся в окно!
Скажешь ты, тихо подняв седины «Стукнуло где-то, дружок?» Дочка твоя, что румяней весны, Скажет: «Там серый зверок»

1 ноября 1903

 

Крыльцо Ее словно паперть…

Крыльцо Ее словно паперть Вхожу — и стихает гроза. На столе — узорная скатерть Притаились в углу образа.
На лице Ее — нежный румянец, Тишина озаренных теней. В душе — кружащийся танец Моих улетевших дней.
Я давно не встречаю румянца, И заря моя — мутно тиха. И в каждом кружении танца Я вижу пламя греха
Только в дар последним похмельям Эта тихая радость дана. Я пришел к ней с горьким весельем Осушить мой кубок до дна

7 ноября 1903

 

Рассвет

Я встал и трижды поднял руки. Ко мне по воздуху неслись Зари торжественные звуки, Багрянцем одевая высь.
Казалось, женщина вставала, Молилась, отходя во храм, И розовой рукой бросала Зерно послушным голубям.
Они белели где-то выше, Белея, вытянулись в нить И скоро пасмурные крыши Крылами стали золотить.
Над позолотой их заемной, Высоко стоя на окне, Я вдруг увидел шар огромный, Плывущий в красной тишине.

18 ноября 1903

 

Фабрика

В соседнем доме окна жолты. По вечерам — по вечерам Скрипят задумчивые болты, Подходят люди к воротам.
И глухо заперты ворота, А на стене — а на стене Недвижный кто-то, черный кто-то Людей считает в тишине.
Я слышу всё с моей вершины: Он медным голосом зовет Согнуть измученные спины Внизу собравшийся народ.
Они войдут и разбредутся, Навалят на спины кули. И в жолтых окнах засмеются, Что этих нищих провели.

24 ноябре 1903

 

Мы шли на Лидо в час рассвета…

Мы шли на Лидо в час рассвета Под сетью тонкого дождя. Ты отошла, не дав ответа, А я уснул, к волнам сойдя.
Я чутко спал, раскинув руки, И слышал мерный плеск волны. Манили страстной дрожью звуки, В колдунью-птицу влюблены.
И чайка — птица, чайка — дева Всё опускалась и плыла В волнах влюбленного напева, Которым ты во мне жила.

11 декабря 1903

С.-Петербург

 

Мне гадалка с морщинистым ликом…

Мне гадалка с морщинистым ликом Ворожила под темным крыльцом. Очарованный уличным криком, Я бежал за мелькнувшим лицом.
Я бежал и угадывал лица, На углах останавливал бег. Предо мною ползла вереница Нагруженных, скрипящих телег.
Проползала змеей меж домами — Я не мог площадей перейти… А оттуда взывало: «За нами!» Раздавалось: «Безумный!» Простив
Там — бессмертною волей томима, Может быть, призывала Сама… Я бежал переулками мимо — И меня поглотили дома.

11 декабря 1908

 

Плачет ребенок. Под лунным серпом…

Плачет ребенок. Под лунным серпом Тащится по полю путник горбатый. В роще хохочет над круглым горбом Кто-то косматый, кривой и рогатый.
В поле дорога бледна от луны. Бледные девушки прячутся в травы. Руки, как травы, бледны и нежны. Ветер колышет их влево и вправо.
Шепчет и клонится злак голубой. Пляшет горбун под луною двурогой. Кто-то зовет серебристой трубой. Кто-то бежит озаренной дорогой.
Бледные девушки встали из трав. Подняли руки к познанью, к молчанью. Ухом к земле неподвижно припав, Внемлет горбун ожиданью, дыханью.
В роще косматый беззвучно дрожит. Месяц упал в озаренные злаки. Плачет ребенок. И ветер молчит. Близко труба. И не видно во мраке.

14 декабря 1903

 

Среди гостей ходил я в черном фраке…

Среди гостей ходил я в черном фраке. Я руки жал. Я, улыбаясь, знал:
Пробьют часы. Мне будут делать знаки. Поймут, что я кого-то увидал…
Ты подойдешь. Сожмешь мне больно руку. Ты скажешь: «Брось. Ты возбуждаешь смех». Но я пойму — по голосу, по звуку, Что ты меня боишься больше всех.
Я закричу, беспомощный и бледный, Вокруг себя бесцельно оглянусь. Потом — очнусь у двери с ручкой медной, Увижу всех… и слабо улыбнусь.

18 декабря 1903

 

Из газет

Встала в сияньи. Крестила детей. И дети увидели радостный сон. Положила, до полу клонясь головой, Последний земной поклон.
Коля проснулся. Радостно вздохнул, Голубому сну еще рад наяву. Прокатился и замер стеклянный гул: Звенящая дверь хлопнула внизу.
Прошли часы. Приходил человек С оловянной бляхой на теплой шапке. Стучал и дожидался у двери человек. Никто не открыл. Играли в прятки.
Были веселые морозные Святки, Прятали мамин красный платок. В платке уходила она по утрам. Сегодня оставила дома платок:
Дети прятали его по углам. Подкрались сумерки. Детские тени Запрыгали на стене при свете фонарей. Кто-то шел по лестнице, считая ступени. Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.
Дети прислушались. Отворили двери Толстая соседка принесла им щей. Сказала: «Кушайте». Встала на колени И, кланяясь, как мама, крестила детей.
Мамочке не больно, розовые детки Мамочка сама на рельсы легла. Доброму человеку, толстой соседке, Спасибо, спасибо. Мама не могла…
Мамочке хорошо. Мама умерла

27 декабря 1903

 

Статуя

Лошадь влекли под уздцы на чугунный Мост. Под копытом чернела вода. Лошадь храпела, и воздух безлунный Храп сохранял на мосту навсегда.
Песни воды и хрипящие звуки Тут же вблизи расплывались в хаос. Их раздирали незримые руки. В черной воде отраженье неслось.
Мерный чугун отвечал однотонно. Разность отпала. И вечность спала. Черная ночь неподвижно, бездонно — Лопнувший в бездну ремень увлекла.
Всё пребывало. Движенья, страданья Не было. Лошадь храпела навек. И на узде в напряженьи молчанья Вечно застывший висел человек.

28 декабря 1903

 

По берегу плелся больной человек…

По берегу плелся больной человек. С ним рядом ползла вереница телег.
В дымящийся город везли балаган, Красивых цыганок и пьяных цыган.
И сыпали шутки, визжали с телег. И рядом тащился с кульком человек.
Стонал и просил подвезти до села Цыганочка смуглую руку дала.
И он подбежал, ковыляя как мог, И бросил в телегу тяжелый кулек.
И сам надорвался, и пена у губ. Цыганка в телегу взяла его труп.
С собой усадила в телегу рядком, И мертвый качался и падал ничком.
И с песней свободы везла до сеча. И мертвого мужа жене отдала.

28 декабря 1903

 

Ветер хрипит на мосту меж столбами…

Ветер хрипит на мосту меж столбами, Черная нить под снегами гудет.
Чудо ползет под моими санями, Чудо мне сверху поет и поет…
Всё мне, певучее, тяжко и трудно, Песни твои, и снега, и костры…
Чудо, я сплю, я устал непробудно. Чудо, ложись в снеговые бугры!

28 декабря 1903

 

Светлый сон, ты не обманешь…

Светлый сон, ты не обманешь, Ляжешь в утренней росе, Алой пылью тихо встанешь На закатной полосе.
Солнце небо опояшет, Вот и вечер — весь в огне. Зайчик розовый запляшет По цветочкам на стене.
На балконе, где алеют Мхи старинных баллюстрад, Деды дремлют и лелеют Сны французских баррикад.
Мы внимаем ветхим дедам, Будто статуям из ниш: Сладко вспомнить за обедом Старый пламенный Париж.
Протянув больную руку, Сладко юным погрозить, Сладко гладить кудри внуку, О минувшем говорить.
И в алеющем закате На балконе подремать, В мягком стеганом халате Перебраться на кровать…
Скажут: «Поздно, мы устали…» Разойдутся на заре. Я с тобой останусь в зале, Лучик ляжет на ковре.
Милый сон, вечерний лучик… Тени бархатных ресниц… В золотистых перьях тучек Танец нежных вечерниц.

25 февраля 1904

 

Мой любимый, мой князь, мой жених…

Мой любимый, мой князь, мой жених, Ты печален в цветистом лугу. Павиликой средь нив золотых Завилась я на том берегу.
Я ловлю твои сны на лету Бледно-белым прозрачным цветком. Ты сомнешь меня в полном цвету Белогрудым усталым конем.
Ах, бессмертье мое растопчи, — Я огонь для тебя сберегу. Робко пламя церковной свечи У заутрени бледной зажгу.
В церкви станешь ты, бледен лицом. И к царице небесной придешь, — Колыхнусь восковым огоньком, Дам почуять знакомую дрожь…
Над тобой — как свеча — я тиха, Пред тобой — как цветок — я нежна. Жду тебя, моего жениха, Всё невеста — и вечно жена.

26 марта 1904

 

Молитвы

 

1

Сторожим у входа в терем, Верные рабы. Страстно верим, выси мерил!, Вечно ждем трубы
Вечно — завтра. У решотки Каждый день и час Славословит голос четкий Одного из нас.
Воздух полон воздыхании, Грозовых надежд, Высь горит от несмыканий Воспаленных вежд.
Ангел розовый укажет, Скажет: «Вот она: Бисер нижет, в нити вяжет — Вечная Весна».
В светлый миг услышим звуки Отходящих бурь. Молча свяжем вместе руки, Отлетим в лазурь.

 

2.

Утренняя

До утра мы в комнатах спорим, На рассвете один из нас Выступает к розовым зорям — Золотой приветствовать час.
Высоко он стоит над нами — Тонкий профиль на бледной заре За плечами его, за плечами — Все поля и леса в серебре.
Так стоит в кругу серебристом, Величав, милосерд и строг. На челе его бледно-чистом Мы читаем, что близок срок.

 

3.

Вечерняя

Солнце сходит на запад. Молчанье. Задремала моя суета. Окружающих мерно дыханье Впереди — огневая черта.
Я зову тебя, смертный товарищ! Выходи! Расступайся, земля! На золе прогремевших пожарищ Я стою, мою жизнь утоля.
Приходи, мою сонь исповедай, Причасти и уста оботри… Утоли меня тихой победой Распылавшейся алой зари.

 

4.

Ночная

Тебе, Чей Сумрак был так ярок, Чей Голос тихостью зовет, — Приподними небесных арок Всё опускающийся свод. Мой час молитвенный недолог — Заутра обуяет сон. Еще звенит в душе осколок Былых и будущих времен. И в этот час, который краток, Душой измученной зову: Явись! продли еще остаток Минут, мелькнувших наяву! Тебе, Чья Тень давно трепещет В закатно-розовой пыли! Пред Кем томится и скрежещет Суровый маг моей земли! Тебя — племен последних Знамя, Ты, Воскрешающая Тень! Зову Тебя! Склонись над нами! Нас ризой тихости одень!

 

5.

Ночная

Спи. Да будет твой сон спокоен. Я молюсь. Я дыханью внемлю. Я грущу, как заоблачный воин, Уронивший панцырь на землю.
Бесконечно легко мое бремя Тяжелы только эти миги. Всё снесет золотое время: Мои цепи, думы и книги.
Кто бунтует — в том сердце щедро Но безмерно прав молчаливый. Я томлюсь у Ливанского кедра, Ты — в тени под мирной оливой.
Я безумец! Мне в сердце вонзили Красноватый уголь пророка! Ветви мира тебя осенили. Непробудная… Спи до срока

Март — апрель 1904

 

Дали слепы, дни безгневны…

Дали слепы, дни безгневны, Сомкнуты уста. В непробудном сне царевны, Синева пуста.
Были дни — над теремами Пламенел закат. Нежно белыми словами Кликал брата брат
Брата брат из дальних келий Извещал: «Хвала!» Где-то голуби звенели, Расплескав крыла
С золотистых ульев пчелы Приносили мед. Наполнял весельем долы Праздничный народ
В пестрых бусах, в алых лентах Девушки цвели… Кто там скачет в позументах В голубой пыли?
Всадник в битвенном наряде, В золотой парче, Светлых кудрей бьются пряди, Искры на мече,
Белый конь, как цвет вишневый. Блещут стремена… На кафтан его парчевый Пролилась весна —
Пролилась — он сгинет в тучах, Вспыхнет за холмом. На зеленых встанет кручах В блеске заревом,
Где-то перьями промашет, Крикнет: «Берегись!» На коне селом пропляшет, К ночи канет ввысь…
Ночью девушкам приснится, Прилетит из туч Конь — мгновенная зарница, Всадник — беглый луч…
И, как луч, пройдет в прохладу Узкого окна, И Царевна, гостю рада, Встанет с ложа сна…
Или, в злые дни ненастий, Глянет в сонный пруд, И его, дрожа от страсти, Руки заплетут.
И потом обманут — вскинут Руки к серебру, Рыбьим плёсом отодвинут В струйную игру…
И душа, летя на север Золотой пчелой, В алый сон, в медовый клевер Ляжет на покой…
И опять в венках и росах Запоет мечта, Засверкает на откосах Золото щита,
И поднимет щит девица, И опять вдали Всадник встанет, конь вздыбится В голубой пыли…
Будут вёсны в вечной смене И падений гнёт. Вихрь, исполненный видений, — Голубиный лет…
Что мгновенные бессилья? Время — легкий дым… Мы опять расплещем крылья, Снова отлетим?
И опять, в безумной смене Рассекая твердь, Встретим новый вихрь видений, Встретим жизнь и смерть!

Апрель — май 1904.

С. Шахматово

 

В час, когда пьянеют нарциссы…

В час, когда пьянеют нарциссы, И театр в закатном огне, В полутень последней кулисы Кто-то ходит вздыхать обо мне…
Арлекин, забывший о роли? Ты, моя тихоокая лань? Ветерок, приносящий с поля Дуновений легкую дань?
Я, паяц, у блестящей рампы Возникаю в открытый люк. Это бездна смотрит сквозь лампы Ненасытно-жадный паук.
И, пока пьянеют нарциссы, Я кривляюсь, крутясь и звеня… Но в тени последней кулисы Кто-то плачет, жалея меня.
Нежный друг с голубым туманом, Убаюкан качелью снов. Сиротливо приникший к ранам Легкоперстный запах цветов.

26 мая 1904.

С. Шахматова

 

Вот он — ряд гробовых ступеней…

Вот он — ряд гробовых ступеней. И меж нас — никого. Мы вдвоем. Спи ты, нежная спутница дней, Залитых небывалым лучом.
Ты покоишься в белом гробу. Ты с улыбкой зовешь: не буди. Золотистые пряди на лбу. Золотой образок на груди.
Я отпраздновал светлую смерть, Прикоснувшись к руке восковой. Остальное — бездонная твердь Схоронила во мгле голубой.
Спи — твой отдых никто не прервет. Мы — окрай неизвестных дорог. Всю ненастную ночь напролет Здесь горит осиянный чертог.

18 июня 1904.

С. Шахматово

 

Книга вторая

(1904-1908)

 

Вступление

Ты в поля отошла без возврата. Да святится Имя Твое! Снова красные копья заката Протянули ко мне острие.
Лишь к Твоей золотой свирели В черный день устами прильну. Если все мольбы отзвенели, Угнетенный, в поле усну.
Ты пройдешь в золотой порфире — Уж не мне глаза разомкнуть. Дай вздохнуть в этом сонном мире, Целовать излучённый путь…
О, исторгни ржавую душу! Со святыми меня упокой, Ты, Держащая море и сушу Неподвижно тонкой Рукой!

16 апреля 1905

 

Пузыри земли

(1904 — 1905)

 

На перекрестке…

На перекрестке, Где даль поставила, В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой Пробивается первая травка. И в кружеве березки — Далеко — глубоко — Лиловые скаты оврага.
Она взманила, Земля пустынная!
На западе, рдея от холода, Солнце — как медный шлем воина, Обращенного ликом печальным К иным горизонтам, К иным временам…
И шишак — золотое облако — Тянет ввысь белыми перьями Над дерзкой красою Лохмотий вечерних моих! И жалкие крылья мои — Крылья вороньего пугала — Пламенеют, как солнечный шлем, Отблеском вечера… Отблеском счастия…
И кресты — и далекие окна — И вершины зубчатого леса — Всё дышит ленивым И белым размером Весны.

5 мая 1904

 

Болотные чертенятки

Я прогнал тебя кнутом В полдень сквозь кусты, Чтоб дождаться здесь вдвоем Тихой пустоты.
Вот — сидим с тобой на мху Посреди болот. Третий — месяц наверху — Искривил свой рот.
Я, как ты, дитя дубрав, Лик мой также стерт. Тише вод и ниже трав — Захудалый чорт.
На дурацком колпаке Бубенец разлук. За плечами — вдалеке — Сеть речных излук…
И сидим мы, дурачки, — Нежить, немочь вод. Зеленеют колпачки Задом наперед.
Зачумленный сон воды, Ржавчина волны… Мы — забытые следы Чьей-то глубины…

Январь 1905

 

Я живу в отдаленном скиту…

Я живу в отдаленном скиту В дни, когда опадают листы. Выхожу — и стою на мосту, И смотрю на речные цветы.
Вот — предчувствие белой зимы: Тишина колокольных высот… Та, что нынче читала псалмы, — Та монахиня, верно, умрет.
Безначально свободная ширь, Слишком радостной вестью дыша, Подошла — и покрыла Псалтирь, И в страницах осталась душа.
Как свеча, догорала она, Вкруг лица улыбалась печаль. Долетали слова от окна, Но сквозила за окнами даль…
Уплывали два белых цветка — Эта легкая матовость рук… Мне прозрачная дева близка В золотистую осень разлук…
Но живу я в далеком скиту И не знаю для счастья границ. Тишиной провожаю мечту. И мечта воздвигает Царицу.

Январь 1905

 

Твари весенние

Золотистые лица купальниц. Их стебель влажен. Это вышли молчальницы Поступью важной В лесные душистые скважины.
Там, где проталины, Молчать повелено, И весной непомерной взлелеяны Поседелых туманов развалины.
Окрестности мхами завалены. Волосы ночи натянуты туго на срубы И пни. Мы в листве и в тени Издали начинаем вникать в отдаленные трубы. Приближаются новые дни. Но пока мы одни, И молчаливо открыты бескровные губы.
Чуда! о, чуда! Тихонько дым Поднимается с пруда… Мы еще помолчим.
Утро сонной тропою пустило стрелу, Но одна — на руке, опрокинутой в высь, Ладонью в стволистую мглу — Светляка подняла… Оглянись: Где ты скроешь зеленого света ночную иглу?
Нет, светись, Светлячок, молчаливой понятный! Кусочек света, Клочочек рассвета…
Будет вам день беззакатный! С ночкой вы не радели — Вот и всё ушло… Ночку вы не жалели — И становится слишком светло. Будете маяться, каяться, И кусаться, и лаяться, Вы, зеленые, крепкие, малые, Твари милые, небывалые.
Туман клубится, проносится По седым прудам. Скоро каждый чортик запросится Ко Святым Местам.

19 февраля 1905

 

Болотный попик

На весенней проталинке За вечерней молитвою — маленький Попик болотный виднеется.
Ветхая ряска над кочкой Чернеется Чуть заметною точкой.
И в безбурности зорь красноватых Не видать чертенят бесноватых, Но вечерняя прелесть Увила вкруг него свои тонкие руки… Предзакатные звуки, Легкий шелест.
Тихонько он молится, Улыбается, клонится, Приподняв свою шляпу.
И лягушке хромой, ковыляющей, Травой исцеляющей Перевяжет болящую лапу. Перекрестит и пустит гулять: «Вот, ступай в родимую гать. Душа моя рада Всякому гаду И всякому зверю И о всякой вере». И тихонько молится, Приподняв свою шляпу, За стебель, что клонится, За больную звериную лапу, И за римского папу.
Не бойся пучины тряской — Спасет тебя черная ряска.

17 апреля 1905

 

На весеннем пути в теремок…

На весеннем пути в теремок Перелетный вспорхнул ветерок, Прозвенел золотой голосок.
Постояла она у крыльца, Поискала дверного кольца, И поднять не посмела лица.
И ушла в синеватую даль, Где дымилась весенняя таль, Где кружилась над лесом печаль.
Там — в березовом дальнем кругу — Старикашка сгибал из березы дугу И приметил ее на лугу.
Закричал и запрыгал на пне: «Ты, красавица, верно, ко мне! Стосковалась в своей тишине!»
За корявые пальцы взялась, С бородою зеленой сплелась И с туманом лесным поднялась.
Так тоскуют они об одном, Так летают они вечерком, Так венчалась весна с колдуном.

24 апреля 1905

 

Полюби эту вечность болот…

Полюби эту вечность болот: Никогда не иссякнет их мощь. Этот злак, что сгорел, — не умрет. Этот куст — без истления — тощ.
Эти ржавые кочки и пни Знают твой отдыхающий плен. Неизменно предвечны они, — Ты пред Вечностью полон измен.
Одинокая участь светла. Безначальная доля свята. Это Вечность Сама снизошла И навеки замкнула уста.

3 июня 1905

 

Белый конь чуть ступает усталой ногой…

Белый конь чуть ступает усталой ногой, Где бескрайная зыбь залегла. Мне болотная схима — желанный покой, Будь ночлегом, зеленая мгла!
Алой ленты Твоей надо мной полоса, Бьется в ноги коня змеевик, На горе безмятежно поют голоса, Всё о том, как закат Твой велик.
Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом, С палачом раскаленной земли. Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком, Тишина Твоя дремлет вдали.
Я с Тобой — навсегда, не уйду никогда, И осеннюю волю отдам. В этих впадинах тихая дремлет вода, Запирая ворота безумным ключам.
О, Владычица дней! алой лентой Твоей Окружила Ты бледно-лазоревый свод! Знаю, ведаю ласку Подруги моей — Старину озаренных болот.

3 июня 1905. Новоселки

 

Болото — глубокая впадина…

Болото — глубокая впадина Огромного ока земли. Он плакал так долго, Что в слезах изошло его око И чахлой травой поросло. Но сквозь травы и злаки И белый пух смежённых ресниц — Пробегает зеленая искра, Чтобы снова погаснуть в болоте. И тогда говорят в деревнях Неизвестно откуда пришедшие Колдуны и косматые ведьмы: «Это шутит над вами болото. Это манит вас темная сила». И когда они так говорят, Старики осеняются знаменьем крестным, Пожилые — смеются, А у девушек — ясно видны За плечами белые крылья.

3 июня 1905

 

Старушка и чертенята

Побывала старушка у Троицы И всё дальше идет, на восток. Вот сидит возле белой околицы, Обвевает ее вечерок.
Собрались чертенята и карлики, Только диву даются в кустах На костыль, на мешок, на сухарики, На усталые